Какие жанры есть в литературе. Элемент композиции в художественном произведении: примеры

Описание

ОПИСАНИЕ Под описанием в собственном значении этого слова принято понимать законченный цельный эпизод художественного повествования, выделенный в качестве особо изображаемого. Выделенность и, обособленность того или иного момента, изображение его в больших подробностях или с большей силой и настойчивостью, чем остальные, и создает специальный смысл самого термина, отграничивая его от близкого понятия рассказывания или повествования. Все виды словесного искусства, эпос, поэма, роман, новелла не в равной мере пользуются описанием, приэтом всегда с различными приемами и методами. Вообще описание, как способ подчеркивания тех или иных композиционных деталей самым тесным образом связано с повествовательным жанром и в общих границах повествования занимает соответствующее место в зависимости от целей и манеры писателя. В романе или рассказе, рассчитанном на точное и подробное изображение действительности, описание часто является основой самого повествования, которое и ведется в порядке последовательной смены широко и подробно захваченных моментов. Так реалистическая школа средины XIX-го века, поскольку она считала своею целью художественное воспроизведение по возможности всей окружающей нас действительности, часто давала ряд описаний, непропорционально выделявшихся своими подробностями и мелочами. В сюжетном повествовании или новелле с острой законченной темой описания даются лишь небольшими короткими штрихами, вплетаясь в самую динамику изложения и всецело подчиняясь ей. В этом смысле описание по форме можно разделить на два основных типа: статическое или выделяющее отдельные моменты и эпизоды, как нечто устойчивое и обособленное, и динамическое, осуществляющееся способами рассказывания, незаметно переходящее в самый рассказ.

Статическое описание не знает такого разнообразия приемов, как описание динамическое. Оно рассматривает явления в порядке по следовательной смены признаков, стремясь дать цельную одновременную картину. Динамическое описание с перебоями, паузами и отступлениями слагается, как нечто более соответствующее самому темпу рассказа. Последняя манера является особенно характерной для последних лет, и ее нужно связывать со стремлением вообще совместить ряд параллельных и часто противоречащих деталей, которые связываются в порядке не логическом, а скорее в порядке известного живописного настроения. Последней эпохой блестящих картинных описаний был французский романтизм с его любовью в словесной красочности, к изображению вещей ради них самих. (Т. Готье). Злоупотребление описаниями у романтиков выросло из чисто эстетических потребностей и не может быть сравниваемо с задачами натуралистической школы, стремившейся изображать явления в порядке «научной» классификации. Умелое описание может быть очень ценным и в смысле художественного метода и как композиционный прием: оно конкретизирует изложение, насыщает его вещественностью. И чем конкретнее описание, тем легче от него перейти к резко выделяющимся образам или деталям, которые управляют вниманием, подчиняя его известной точке зрения или гипнотизируя ею. Переход цельного художественного описания в ряд реалистических деталей, почти всегда внезапных, следующий за импрессионизмом момент в технике описания, обязанный ему. В композиционном отношении описание может иметь значение паузы, остановки, соответствующей перемене ритма в поэзии. Таково значение описаний, заканчивающий какой-нибудь отдельной, иногда драматический эпизод в поэме или романе. Такими ритмами повествовательных пауз любил пользоваться Гоголь.

Мастерство и техника описания . Художественное описание по самым своим задачам отличается от так называемого описания научного. Оно знает особую логику наблюдения и передаст ту или иную деталь прежде всего с известной обусловленной точки зрения. Изображаемые признаки явления большею частью относятся к числу случайных, т.-е. таких, которые интересны и важны только в данный момент. Благодаря этому изображаемое получает индивидуальные очертания. Таков основной метод описания общий всем художникам слова, и разнообразный до бесконечности в зависимости от индивидуальной манеры каждого или требований, предъявляемых данным замыслом. Иногда описание может ограничиться отдельным образом или олицетворением, в котором скрыто все, что хотел сказать автор, - таковы особенно описательные моменты в поэзии; в других случаях его сила или изобразительность обусловливается эмоциональными или субъективными особенностями стиля. Наибольшая живость и впечатлительность описания достигается двумя способами: 1) передачей явления, как чего то постепенно-переживаемого (способ рассказывания) и 2) его наивным безыскусственным изображением, когда оно кажется абсолютно новым, как будто увиденным в первый раз (Гамсун). В некоторых случаях особенная запоминаемость, неожиданность описания достигается умелым наблюдением самых незаметных деталей и своеобразной их комбинацией (примеры в «Шинели» Гоголя). Значение и ценность описания, как художественного приема всецело обусловливается задачами данного произведения. В современной литературе можно отметить постепенное вытеснение описаний статических, заменяемых принципом непрерывного рассказывания.

К. Локс.

Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. - М.; Л.: Изд-во Л. Д. Френкель Под ред. Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина, В. Львова-Рогачевского, М. Розанова, В. Чешихина-Ветринского 1925

В литературоведении различаются три вида художественных описаний: портрет, пейзаж и интерьер. Но подчеркнем, что и то, и другое, и третье главной задачей ставят именно изображение человека.
Обратите внимание! Портрет, пейзаж и интерьер - виды художественных описаний , поэтому ведущий тип речи в них - именно описание, то есть опора на речевые средства, выражающие авторскую оценку. К таким средствам относятся, в первую очередь, прилагательные, причастия, существительные и наречия.

Знакомство с человеком чаще всего начинается с внешности. Вспомните пословицу: "По одежке встречают…" Неудивительно, что большинство писателей знакомят читателя с героями, рисуя их ПОРТРЕТЫ. Прочитайте несколько определений слова "портрет":

ПОРТРЕТ (фр. Рortrait) - живописное, скульптурное, фотографическое или какое-л. другое изображение определенного человека. (Словарь иностранных слов, 1988.)
ПОРТРЕТ в литературном произведении - это вид художественного описания, в котором изображается внешний облик персонажа с тех сторон, которые наиболее ярко представляют его в авторском видении. Портрет является одним из важнейших средств характеристики литературного героя.

Место портрета в композиции литературного произведения чрезвычайно важно и разнолико:

· с портрета может начаться знакомство читателя с героем (Обломов), но иногда автор "показывает" героя уже после совершения им каких-то поступков (Печорин) или даже в самом конце произведения (Ионыч);

· портретные черты героя могут быть описаны автором или кем-то из персонажей (портрет Печорина рисуют Максим Максимыч и путешественник-инкогнито);

· портрет может быть "парадным" (Одинцова), ироничным (Элен и Ипполит Курагины) или сатирическим (Наполеон у Л.Толстого), может быть описано только лицо героя или вся фигура, одежда, жесты, манеры;

· портрет может быть фрагментарным: изображен не весь облик героя, а только характерная деталь, черта; при этом автор мощно воздействует на читательское воображение, читатель становится как бы соавтором, восполняя портрет героя в собственном сознании (Анна Сергеевна в "Даме с собачкой" Чехова);

· портреты героев Гончарова, Тургенева, Куприна близки реалистическим живописным портретам ;

· портреты чеховских героев созданы в импрессионистической манере (Анна Сергеевна, Мисюсь);

· портреты героинь Бунина экспрессивны и колористичны (Руся, героини рассказов "Дело корнета Елагина", "Темные аллеи", "Месть") и т.д.

Уже писатели-романтики создавали интересные портреты, передающие страдания мятущейся романтической души. Ироничным образцом романтического портрета стали описания Ленского и Ольги в романе А.Пушкина "Евгений Онегин".

Самым распространенным, сложным и интересным видом литературного портрета является психологический портрет , первые блестящие образцы которого появились в русской литературе в 1-й половине XIX века: портреты Германа в "Пиковой даме", Онегина и Татьяны в "Евгении Онегине" А. Пушкина, портрет Печорина в романе М. Лермонтова "Герой нашего времени", портрет Обломова в романе И. Гончарова "Обломов" и др.

Когда пушкинская Татьяна впервые попала в пустой дом Онегина и увидела, какие вещи его окружали, какие книги он читал, как сквозь мелочи быта проявились его привычки, она действительно сумела глубоко постичь его натуру, понять его как личность, найти то самое "слово", которое отражало бы его противоречивый внутренний мир.

ИНТЕРЬЕР (фр. Interieur, внутренний) - в литературе: художественное описание внутреннего вида помещений. Интерьер играет важную роль в характеристике героя, в создании атмосферы, необходимой для воплощения авторского замысла.

Портрет и интерьер тесно связаны с таким аспектом поэтики литературного произведения, как художественная деталь , то есть небольшая подробность, становящаяся важнейшей чертой образа. Именно через деталь нередко и передаются основные характеристики персонажа. Как целое можно представить через его часть, множественное увидеть в единичном, так глубину образа как художественного единства можно передать посредством детали. Особое внимание художественной детали уделяется в произведениях Н.Гоголя, Л.Толстого, А.Чехова, И.Бунина, М.Булгакова.

ПЕЙЗАЖ (фр. Paysage от pays, местность, страна) - 1) Вид местности; 2) в искусстве - художественное изображение природы. Говоря точнее, это один из видов художественного описания или жанр изобразительного искусства, основной предмет изображения в котором - природа, город или архитектурный комплекс.

В литературе пейзаж - одно из важнейших средств раскрытия авторского замысла, которое подчиняется как требованиям литературного направления (романтический пейзаж, сентименталистский пейзаж, натуралистический или символистический пейзаж и т.д.) или жанра (городской, морской, сельский, индустриальный пейзаж и т.п.), так и целям автора: раскрыть состояние героя, противопоставить окружающий мир человеческим убеждениям, установить композиционные связи между элементами произведения, отразить загадку природы и ее отчужденность от цивилизации и т.д.

Пейзаж может выполнять и более сложную, символическую, многозначную функцию, становясь отправной точкой или фокусом авторских идей, воплощая философские взгляды автора на мир и человека (перечитайте эпизод ранения князя Андрея, увидевшего небо над Аустерлицем: "Война и мир" Л.Толстого, т.1, ч.3, гл.16).

Неразрывная связь человека с природой всегда волновала художников. Поэтому пейзажу в литературе отводится особое, почетное место. Взгляд искусства на природу можно обобщить словами Ф.Тютчева:

Пейзаж в литературе есть постижение "языка" природы посредством образного слова.

16. ЯЗЫК КАК ПЕРВОЭЛЕМЕНТ ЛИТЕРАТУРЫ.

Слово есть двигатель мысли, лишь оно одно обращает текущее чувство в мысль.

А. Платонов

Сила слова, власть слова! Эти часто встречающиеся и уже устоявшиеся словосочетания известны практически всем. Но действительно ли слово является таким сильным и властным, а язык представляет собой первоэлемент литературы?

В русском языке существует огромное количество поговорок и пословиц о силе слова и языке. Например: «Слово как подорожник: оно никуда не может пойти само, но его всюду находят люди», «Не по словам судят, а по делам», «Одно слово кость ломит, другое – сращивает», «Слово не воробей, выпустишь – не поймаешь» и многие другие.

Никому не известна тайна происхождения человеческого языка. Сегодня существует множество версий. Одни исследователи утверждают, что язык стал результатом многовекового превращения обезьяны в человека, другие считают, что способность людей разговаривать появилась сама по себе, третьи уверены, что это бесценный дар Божий. И лишь в одном все ученые единодушны: именно язык делает человека личностью, именно язык является неотъемлемой чертой человеческого общества и вне этого общества научиться языку просто невозможно.

По определению М. Горького слово является первоэлементом литературы, в то время как сам язык представляет собой ценный материал, необходимый для развития словесного искусства. А известный русский лингвист А. П. Журавлев уверен в том, что художественная литература является высшей формой организации языка, при этом имеет значение абсолютно все: и полная смысла музыка слов, и ритм, и глубина значения слова.

В мире практически не существует таких языковых форм и слов, которые не могли бы послужить материалом для создания художественного образа. Весь секрет, по словам А. С. Пушкина, кроется «в чувстве сообразности и соразмерности». А. Н. Толстой поддерживал мысль великого русского поэта: «Мертвых слов нет – все они оживают в известных сочетаниях».

Язык любого выдающегося литературного произведения сам по себе является настоящим произведением искусства. Конечно, словами невозможно достичь такой непосредственности и точности изображения, как в произведениях живописи или скульптуры, но при этом слову доступно все, что доступно сегодня человеческой мысли. А человеческой мысли доступно абсолютно все, ну, или почти все. Поэтому литература способна с помощью слова охватить все стороны человеческой жизни. Художественные произведения представляют собой своеобразную машину времени, которая дает возможность обогатить наше представление о мире, в котором жили наши предки и в котором живем мы с вами.

Что же касается слова – то это величайший двигатель человеческого прогресса. Оно способно сохранить весть тот опыт, который накопило человечество за время своего существования. Поэтому наше слово и наш язык нужно охранять, беречь, изучать и развивать, используя все то, что оставили нам в наследство предыдущие поколения, привносить в него свое, новое, заботиться о чистоте и красоте родного языка.

17. АРХАИЗМЫ, НЕОЛОГИЗМЫ, ДИАЛЕКТИЗМЫ, ЖАРГОНИЗМЫ, ВУЛЬГАРИЗМЫ, ВАРВАРИЗМЫ. ИХ РОЛЬ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ.

Язык является важнейшим средством изображения жизни в литературе. В поэзииже выявляются его огромные изобразительные возможности.

«Поэзия, - отмечал Белинский -, есть высший род искусства. Всякое другое искусство более или менее степенно и ограниченно в своей творческой деятельности тем материалом, по средствам которого оно проявляется… Поэзия выражается в свободном человеческом слове, которое и есть язык, и картина, и определенное, ясно выговоренное представление. Поэтому поэзия заключает в

себе все элементы других средств, как бы пользуется вдруг и нераздельно всеми средствами, которые даны порознь каждому из прочих искусств».

Необходимые для образного воспроизведения жизни смыслования и изобразительно-выразительная точность, и яркость языка связаны с особо тщательным отбором и художественным использованием языкового материала в

художественных произведениях. Художественно-образным называется язык, которому предаются свойства образного воспроизведения действительности. Это язык, передающий индивидуальное в людях и жизненных явлениях изобразительно, т.е. в непосредственно жизненной форме. Созданию образности языка способствуют специальные изобразительно-выразительные средства,

такие, например, как тропы, фигуры поэтической речи. Однако язык становиться образным только в целостной системе всех средств раскрытия содержания в произведении (характеры, конфликты, сюжет, композиция).

Важнейшими образными средствами языка в системе поэтической речи являются: лексические средства образности языка и средства образной выразительности

языка.

Лексический материал используется для выделения, подчеркивания отдельных характерных признаков изображаемого, для дополнительного усиления их конфигурации. Например, через язык рисуется та социальная среда, к которой принадлежат действующие лица.

Архаизмами называют слова, устаревшие, вышедшие из употребления. Часто архаизмы являются признаками возвышенного стиля поэтической речи. Та резкость, с которой архаизмы выделяются на фоне современного языка, дает возможность значительно усилить с их помощью эмоциональную выразительность его. Архаизмы используются и в остросатирической речи. У Маяковского из диалога мадам Кусковой и Мимокова («Я, бывало, хранила в памяти немало старинных былей, небылиц и про царей и про цариц»; «Дай окроплю речей водою горящий бунт»).Чувствуется глубокая ирония автора над агонизирующим временным правительством. Неологизмы – вновь образованные слова, ранее в языке не существовавшие. Употребление неологизмов, так называемое «словотворчество», имеет широкое распространение в поэзии. Неологизмы несут различную функцию, создаются в поисках новых слов для новых понятий. Новообразования для именования старых понятий используется для словесных обновлений выражений банальной формулы во избежание речевого шаблона. Потоком льются неологизмы в творчестве Маяковского

Диалектизмы – специфические слова и выражения, характерные для местных говоров, диалектов.

Их использование помогает писателю оттенить своеобразие местного колорита. Дополнительными средствами подчеркивания характерного в жизни персонажей являются и профессионализмы – слова и выражения, связанные с отдельной профессией, специальным родом занятий человека.

В особых случаях в язык художественного произведения могут включаться и жаргонизмы – слова и выражения условного языка, применяемого в небольших социальных группах, обществах, кружках, (воровской жаргон, уличный «argot» и т.д.)

К жаргонизмам примыкают так называемые «вульгаризмы», т.е. употребляемые в литературе грубых слов просторечия («сволочь», стерва» и т.п.)

Диалетизмы, профессианолизмы, жаргонизмы, вульгаризмы используются в литературе, как существующие в языке средства дополнительной детализации

своеобразия жизни, которая воссоздается в данном произведении. Маяковский звал отточить поэтический язык для пестрого бурливого жизненного потока. Сугубо городской поэт, хотя и разоблачавший пошлость и грязь жизни, Маяковский смело ввел в поэзию язык улицы, включая и «площадные, даже весьма грубые слова и выражения.

Именно в области различных «жаргонизмов» заключается стилистическое разнообразие произведений, автор пользуется теми формами живого разговорного языка, которые «отстоялись» и привычны в определенных условиях жизни в отдельных слоях.

Варваризмом именуется внедрение в связную речь слов чужого языка. Функции варваризмов различны. Иногда употребляются в поисках точного термина, отсутствующего в русском языке. Иной раз, чтобы освободить понятие от посторонних ассоциаций, связанных с русским языком. Иногда это делается для подновления звукового состава речи. Часто варваризмы употребляются для предания местного колорита.

18. ТРОПЫ И ИХ РОЛЬ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ.

Важнейшую роль в художественной речи играют тропы – слова и выражения, употребленные не в прямом, а в переносном значении. Тропы создают в произведении так называемую иносказательную образность, когда образ возникает из сближения одного предмета или явления с другим.

В этом и состоит наиболее общая функция всех тропов – отражать в структуре образа способность человека мыслить по аналогии, воплощать, по словам поэта, «сближение вещей далековатых», подчеркивая таким образом единство и целостность окружающего нас мира. При этом художественный эффект тропа, как правило, тем сильнее, чем дальше отстоят друг от друга сближаемые явления: таково, например, тютчевское уподобление зарниц «глухонемым демонам». На примере этого тропа можно проследить и другую функцию иносказательной образности: выявлять сущность того или иного явления, обычно скрытую, потенциальный поэтический смысл, заключенный в нем. Так, в нашем примере Тютчев при помощи довольно сложного и неочевидного тропа заставляет читателя внимательнее вглядеться в такое ординарное явление, как зарница, увидеть его с неожиданной стороны. При всей сложности троп очень точен: действительно, отблески молнии без грома естественно обозначить эпитетом «глухонемые».

Для литературоведческого анализа (в отличие от анализа лингвистического) крайне важно различать тропы общеязыковые, то есть те, которые вошли в систему языка и употребляются всеми его носителями, и тропы авторские, которые однократно употреблены писателем или поэтом в данной конкретной ситуации. Только тропы второй группы способны создавать поэтическую образность, первая же группа – тропы общеязыковые – по вполне понятным причинам не должна учитываться в анализе. Дело в том, что общеязыковые тропы от частого и повсеместного употребления как бы «стираются», теряют свою образную выразительность, воспринимаются как штамп и в силу этого функционально тождественны лексике без всякого переносного значения.

Так, в строчке Пушкина «С окрестных гор уже снега Сбежали мутными ручьями» заключен общеязыковой троп – олицетворение «сбежали», но при чтении текста мы об этом даже не задумываемся, да такой задачи автор себе и не ставил, употребляя уже потерявшую свое выразительное значение конструкцию. Правда, надо заметить, что иногда общеязыковой, стершийся троп может быть «освежен» путем переосмысления, введения добавочных значений и т.п. Так, общеязыковая метафора «дождь – слезы» уже не впечатляет, но вот как переосмысляет этот образ Маяковский: «Слезы из глаз, из опущенных глаз водосточных труб». При помощи введения новых поэтических значений (олицетворяются дома, и водосточные трубы ассоциируются с глазами) образ приобретает новую изобразительную и выразительную силу.

Одним из самых распространенных приемов «освежения» общеязыкового тропа является прием его реализации; чаще всего реализуется метафора. При этом троп обрастает подробностями, которые как бы заставляют читателя воспринимать его не в переносном, а в прямом смысле. Приведем два примера из творчества Маяковского, который часто пользовался этим приемом. В поэме «Облако в штанах» реализована общеязыковая метафора «расходились нервы».

Другой пример: реализация метафорического выражения «делать из мухи слона». Ясно, что в общеязыковом «слоне» не предполагается никакой конкретики: это не реальный, а метафорический слон, Маяковский же придает ему именно черты слона реального: «Из мухи делает слона и продает слоновую кость». У метафорического слона никакой слоновой кости быть не может, он просто обозначение, знак чего-то очень большого в противоположность чему-то очень маленькому – мухе. Маяковский придает слону конкретность, тем самым делая образ неожиданным, останавливающим внимание и производящим поэтическое впечатление.

В анализе конкретного произведения важно не только и даже не столько разобрать тот или иной троп (хотя и это бывает полезно для того, чтобы учащиеся уяснили себе механизм действия художественного микрообраза), сколько оценить, насколько иносказательная образность характерна для данного произведения или данного писателя, насколько важна она в общей образной системе, в складывании художественного стиля.

Так, для Лермонтова или Маяковского характерно частое и регулярное употребление тропов, а для Пушкина и Твардовского, например, – наоборот, редкое и скупое применение иносказательной образности; там образная система строится при помощи других средств.

Существует довольно большое количество разновидностей тропов: сравнение, метафора, метонимия, синекдоха, гипербола, литота, аллегория, символ, ирония (не путать с типологической разновидностью пафоса!), оксиморон (или оксюморон), перифраз и др .

19. КОМПОЗИЦИЯ.

Компози́ция (лат. componere - составлять ) в литературоведении - взаимная соотнесённость и расположение единиц изображаемого и художественно-речевых средств в словесно-художественном произведении. Структура, план выражения литературного произведения. Построение художественного произведения.

Удовиченко Сергей, 9 класс.

Исследовательская работа по литературе.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Роль интерьера в произведениях русской литературы

1 половины 19 века

Удовиченко Сергея Сергеевича

Россия, Краснодарский край, г. Новокубанск, муниципальное общеобразовательное бюджетное учреждение гимназия № 2, 9 класс.

Научный руководитель : Щербакова Ольга Анатольевна,

учитель русского языка и литературы муниципального общеобразовательного бюджетного учреждения гимназии № 2.

Аннотация

Данная работа посвящена изучению роли интерьера в русской литературе I половины 19 века.

Актуальность настоящей работы обусловлена повышенным интересом моих современников интерьеру и дизайну.

Объект исследования : изображение интерьера в произведениях А.С. Пушкина и Н.В.Гоголя

Предмет исследования :

1. произведения А.С.Пушкина и Н.В.Гоголя;
2. словари, справочники;
3. статьи известных литературоведов по теме;
4. материалы Интернета;

Цели исследования :

1. проведение сравнительного анализа роли интерьера в произведениях разных авторов;

В рамках достижения данных целей были поставлены следующие задачи:

1. прочитать произведения А.С.Пушкина и Н.В.Гоголя;;
2. изучить материалы словарей, справочников, научной литературы и Интернета;
3. выявить общие черты и различия в изображении интерьера разными авторами.

В ходе решения вышеуказанных задач, были использованы следующие

методы исследования:

1. чтение и анализ произведений А.С.Пушкина и Н.В.Гоголя;
2. знакомство с литературоведческим и справочным материалом, словарями;
3. изучение научной литературы по данному вопросу.

Гипотеза исследования :

Источники исследования:

Все источники, использованные для написания данной работы, можно разделить на три группы:

1. первую составляют произведения А.С.Пушкина и Н.В.Гоголя;
2. во вторую входят литературоведческая, справочная и научная литература,
3. к третьей группе относятся материалы Интернета.

Структура работы:

Структура работы определяется поставленными задачами и состоит из введения, основной части и заключения.

Во введении мотивируется выбор темы, описывается процесс работы, характеризуются используемые источники и описывается структура работы.

Основная часть работы включает 3 главы.

Глава первая содержит литературоведческие материалы, раскрывающие роль интерьера в произведениях литературы.

Глава вторая представляет анализ произведений А.С.Пушкина и роли интерьера в изображении его героев.

В третьей главе отражены результаты сопоставительного анализа образов помещиков в поэме в прозе «Мёртвые души» Н.В.Гоголя и интерьера их поместий.

Завершает работу заключение , в котором подводятся итоги и делаются выводы по исследуемой теме.

Приложения включают в себя иллюстрации к рассматриваемым произведениям, которые выполнены автором данной работы.

Итоги работы:

1. собран большой материал о роли интерьера в произведениях русских классиков;
2. сделан сопоставительный анализ образов и интерьеров в произведениях русских авторов;
3. созданы иллюстрации к рассматриваемым произведениям.

Выводы:

В результате исследования мы пришли к выводу, что каждый автор по-своему изображает интерьер и отводит ему свою роль в произведении.

Глава 1.

В основе стремления художника создавать произведения искусства лежит интерес к человеку. Но каждый человек – это и личность, характер, индивидуальность, и особая, только ему присущая внешность, и среда, в которой он существует, и его дом, и мир вещей, его окружающих, и ещё многое другое… Идя по жизни, человек взаимодействует с собой, с близкими и далекими для него людьми, со временем, с природой. И поэтому, создавая образ человека в искусстве, художник словно бы смотрит на него с разных сторон, воссоздавая и описывая его по-разному. В человеке художнику интересно всё – лицо и одежда, привычка и мысли, его жилище и место службы, его друзья и недруги, его отношения с миром людей и миром природы. В литературе такой интерес принимает особую художественную форму, и чем глубже мы можем изучить особенности этой формы, тем полнее откроется содержание образа человека в искусстве слова, тем ближе станет нам художник и его взгляд на человека.

В литературоведении различаются три вида художественных описаний: портрет, пейзаж и интерьер. Но подчеркнём, что и то, и другое, и третье главной задачей ставят именно изображение человека.

ИНТЕРЬЕР (фр. Interieur, внутренний) – в литературе: художественное описание внутреннего вида помещений. Интерьер показывает условия жизни персонажей и тем самым используется в основном для характеристики героев, играя важную роль в создании атмосферы, необходимой для воплощения авторского замысла. То есть интерьер в художественной структуре произведения играет роль косвенной характеристики героев, а также даёт возможность расширить и углубить представления читателя о событиях. Создавая интерьер жилища героя, писатель проникает в глубины души человека, ведь наше жилище – это овеществленная «модель» нашего внутреннего «я».

Но автору необязательно описывать то, что само собой разумеется для читателя, чаще он ограничивается отдельными деталями. Предполагается, что читатель сам может примерно представить себе обстановку. Но если в произведении описывается неизвестная (малоизвестная) читателю среда, другая историческая эпоха, интерьер может играть важную культурологическую роль. (К ультурология – это наука о закономерностях существования и развития культуры, о взаимосвязях культуры и других областей человеческой деятельности). Интерьер может совмещать и две функции: описание условий, в которых живёт герой, и указание на его характер.

Психологическая функция интерьера может быть разнообразной. Естественно, человек старается окружить себя теми вещами, которые ему нравятся. Вспомним Собакевича. В то же время персонаж может не обращать внимания на окружающую его обстановку, как это делал Обломов. С помощью интерьера автор может показать важные изменения, которые произошли с героем за определённый промежуток художественного времени.

Если сопоставим два фрагмента, рисующие интерьер кабинета Онегина в Петербурге и через несколько лет в старой бывшей дядюшкиной усадьбе, то можем сделать вывод о том, что изменились духовные ценности Онегина, произошла эволюция его внутреннего мира. Но и интерьер может оказывать психологическое влияние на персонаж. Например, свою теорию Раскольников вынашивал, лёжа на диване в комнатке, похожей на шкаф, гроб.

Портрет и интерьер тесно связаны с таким аспектом поэтики литературного произведения, как художественная деталь, то есть небольшая подробность, становящаяся важнейшей чертой образа. Именно через деталь нередко и передаются основные характеристики персонажа. Как целое можно представить через его часть, множественное увидеть в единичном, так глубину образа как художественного единства можно передать посредством детали. Особое внимание интерьеру и художественной детали уделяется в произведениях Н.В. Гоголя и А.С. Пушкина.

Какова же роль интерьера в известных произведениях русской классической литературы?

Глава 2.

Интерьер в произведениях А.С. Пушкина.

Принято считать, что предметный мир пушкинской прозы беден. За редким исключением Пушкин обходится без описательного портрета, почти без интерьеров и без вещей – всё заменяет стремительность разворачивающихся событий. Но откуда тогда у читателя складывается довольно точное представление о мире, в котором живут и действуют пушкинские герои?

В начале XIX в. в жизнь людей вторгается большое количество вещей. Разнообразнее становится мебель, множество мелочей украшает быт и меняет не только внешний облик дома, но и внутренний мир человека, превращаясь в неотъемлемые детали его одежды, в черты его личности. Интерьер, при всей типологической общности, становится индивидуальным, т.е. структурно активным элементом культуры, формирующим личность человека, как сама эта личность формирует своё окружение. Пушкин использует описание интерьера как метод косвенного портрета, например, в повести «Выстрел». Прежде чем читатель познакомится с графом, героем повести, он вместе с рассказчиком попадает в его кабинет: «Обширный кабинет был убран со всевозможною роскошью; около стен стояли шкафы с книгами, и над каждым бронзовый бюст; над мраморным камином было широкое зеркало; пол обит был зелёным сукном и устлан коврами». Здесь все имеет значение: роскошь убранства, не характерная для деревенской простоты» помещичьих усадеб, изобилие книг, свидетельствующее не только об образованности, но и о богатстве владельца кабинета (у Онегина полка книг, но не шкафы), и присутствие бюстов – для современника нет необходимости их перечислять. Интерьер оказывается здесь элементов репрезентативного портрета, говорящим о герое столь полно, что описание внешности уже не имеет значения.

В повести «Капитанская дочка» А.С. Пушкин очень скупо, всего при помощи нескольких деталей рисует Белогорскую крепость, но в воображении читателя возникает достаточно ясное представление о захолустном гарнизоне, где предстоит служить Петру Андреевичу Гринёву. Интересно, что автор строит своё описание на контрасте: вместо воображаемых героем «грозных бастионов, башен и вала» он видит «деревушку, окружённую бревенчатым забором». А когда он въезжает на её территорию, то видит у ворот «старую чугунную пушку», «тесные и кривые улицы», «избы низкие и большей частью покрытые соломой». За описанием крепости представление о глубинной России конца 18 века, затерянные на её необъятных просторах скромных деревушках, в которых размещались небольшие военные гарнизоны. Вместе с тем данные «архитектурные» образы позволяют передать и состояние души героя: в бескрайней оренбургской степи, в деревенской глуши ему суждено проводить лучшие молодые годы.

Такая же немногословность свойственна и другим пушкинским описаниям зданий, крепостей (Оренбургской и Казанской) и интерьеров домов, но вместе они создают единую картину русской провинции, передают дыхание ее дремотной жизни, быта, "развороченного" восстанием Пугачева.

Особую роль играют в романе Пушкина интерьеры, и в первую очередь описание комнаты Маши, избы капитана Миронова, "дворца" Пугачева и царицы Екатерины. Примерами могут служить следующие эпизоды. Гринёв входит в комнату Маши, видит перерытую «постелю», разграбленный шкаф. Всё это вызывает в нём ужас. Разбросанные вещи говорят о том, что с хозяйкой «смиренной девической кельи» случилась беда.

В комнате Маши есть кивот, что характеризует её как безупречную христианку. Лампадка ещё теплится перед опустелым кивотом. Она когда-то освещала иконы, перед которыми девушка молилась. Лампадка раньше ярко освещала иконы, а теперь, когда кивот опустел, ей не на что проливать свет. Но она всё ещё теплится, оставляя надежду и веру в то, что с Машей в финале всё будет хорошо. Она будет счастлива.

В простенке комнаты сохранилось зеркальце. Для Гринёва это зеркальце тоже символ надежды.

Детали интерьера избы коменданта крепости являются лучшей иллюстрацией его жизни, нравов и уклада в семье. "В углу стоял шкаф с посудой; на стене висел диплом офицерский за стеклом и в рамке; около него красовались лубочные картинки… У окна сидела старушка в телогрейке и с платком на голове. Она разматывала нитки, которые держал, распялив на руках, кривой старичок в офицерском мундире". В этом интерьере все просто, трогательно, наивно, особенно офицерский диплом за стеклом в рамочке, которым, видимо очень дорожил Иван Кузьмич, дослужившийся честной многолетней службой до офицерского звания. Описание дома капитана Миронова удачно дополняет общую его характеристику, и у читателя складывается впечатление о нем как о прекрасном, добропорядочном человеке из народа, черты которого можно будет потом отыскать и в добрейшем Максиме Максимыче ("Герой нашего времени"), и в отважнейшем, но очень скромном, тихом капитане Тушине ("Война и мир"). Внутреннее убранство его дома создает представление о том народном укладе, в котором формировался особый национальный дух (Толстой позже его определит как "скрытую теплоту патриотизма"). рассмотрим, как через интерьер отражается внутреннее состояние героя. Дважды описывается в повести комната коменданта. В первом описании чистенькой комнатки автор иронично соединяет в интерьере шкаф с посудой и офицерский диплом, которым комендант очень дорожил и поэтому поместил под стекло. Таким приёмом автор определяет тесную связь быта и воинской профессии. Присутствие лубочных картинок «выбор невесты и погребение кота» тоже окрашено авторской иронией. Но среди настенных сюжетов есть и исторические: взятие Кистрина и Очакова. Они определяют патриархальный характер коменданта. Такой впервые увидел комнату коменданта Гринёв.

«Его сердце заныло», когда он попал в эту комнату после налёта Пугачёва. На стене висел тот же диплом, «как печальная эпитафия прошедшему времени», и теперь диплом навевает Гринёву грустное чувство, печаль. Комната всё та же, но хозяина нет в ней, а вместо него на диване сидит Пугачёв. М всё же вид давно знакомой комнаты даёт веру в благополучный исход. Чего нельзя сказать о «незнакомой комнате» и тюрьме, куда потом попал Гринёв. Он «лежал на кровати, в незнакомой горнице, и чувствовал большую слабость»; его отвели в тюрьму и «оставили одного в тесной и тёмной конурке, с одними голыми стенами и окошечком, загороженным железною решёткою». В незнакомой комнате всё неродное, поэтому Гринёв чувствует «большую слабость». В тюрьме на стенах нет ничего – ни географической карты, как дома, ни офицерского диплома, как в комнате коменданта. Голые стены и окошечко с решёткою делают каморку ещё теснее и мрачнее. Отсюда и подавленное состояние героя. Таким образом, интерьер напрямую связан с переживаниями героев, он отражает особенности их внутреннего мира.

"Все было как в обыкновенной избе"и во "дворце" мужицкого царя. Единственное отличие - стены, оклеенные золотой бумагой, что должно указывать на царское величие его хозяина.

Изба Пугачёва –пародия на дворец. Убогий интерьер говорит о представлениях мужиков о роскоши. Для того чтобы читатель воссоздал в воображении образ Пугачёва, используются мелкие бытовые детали интерьера, становящиеся неотъемлемой частью образа. Так, в тесной гостинице, куда пришли Пугачёв-вожатый и Гринёв, «на стене висела винтовка и высокая казацкая шапка». Автор, поместив эти предметы казачьей атрибутики на стену гостиницы, уже как будто подготавливает читателя к тому, что именно Пугачёв превратится в казачьего лжегосударя. Винтовка показывает его бунтарский характер, а шапка – его принадлежность к казачьему сословию, к людям вольным и с крутым нравом. Интерьер и портрет – средства характеристики героя, они раскрывают тщетность попыток Пугачёва сделаться царём: внешние «атрибуты власти» смешны, подчёркивают внутреннюю неуверенность «царя», несмотря на его актёрский дар.

Если в описаниях изб Пушкин очень внимателен к бытовым деталям, которые передают атмосферу простой и скромной жизни их обитателей, то в описании дворца царицы Екатерины эти подробности совершенно отсутствуют. Зато на его величие и парадность указывают "длинный ряд пустых, великолепных комнат" подчеркивающих официозность придворной жизни.

Очень многие зарисовки интерьера окрашены авторской иронией. Рассмотрим интерьер комнаты недоросля Гринёва. На стене висела географическая карта «безо всякого употребления и давно соблазняла… широтою и добротою бумаги». Эта карта должна была характеризовать хозяина комнаты как образованного или желающего получить образование человека. Таким и хотел видеть Гринёва его отец и специально заказал карту из Москвы. Но сын имеет полную свободу в действиях и «решился сделать из неё змей… прилаживал мочальный хвост к мысу Доброй Надежды». Слово «надежда», одно из ключевых в произведении, всё же сыграло свою роль, и Гринёв вырос хорошим и честным человеком, как того хотел отец. Пушкин иронично описывает и избу-дворец Пугачёва. Наивные мужики называют дворцом обычную избу. «Она освещена была двумя сальными свечами, а стены оклеены были золотою бумагою, впрочем, лавки, стол, рукомойник на верёвочке, полотенце на гвозде, ухват в углу и широкий шесток, уставленный горшками, - всё было, как в обыкновенной избе». В убранстве этой избы-дворца видна деревенская шальная «претензия на роскошь». Несмотря на это, мужики считают избу дворцом, а сидящего под образами Пугачева – царём.

Вывод : Подводя итог сказанному, можно отметить, что описание интерьера помогает читателю осуществить связь событий в повествовании, а также предугадать финал. Интерьер характеризует внутреннее состояние герое, их чувства и переживания, выражение которых в открытой форме не свойственно для Пушкина. Чтобы читатель воссоздал в воображении образ героя, используются мелкие вещевые детали, становящиеся неотъемлемой частью образа, своеобразной «меткой» персонажа. Многие зарисовки интерьера окрашены авторской иронией, при помощи неё Пушкин традиционно ведёт игру с читателем, заставляя его не доверять каждому авторскому слову, а принимать активное участие в интерпретации текста. Из анализа повести «Капитанская дочка» следует, что в этом произведении описание интерьера помогает читателю понять глубокую связь событий в повествовании и даже предугадать финал. Интерьер своеобразным образом подготавливает читателя к последующим событиям. Вещевые детали интерьера, особенно часто повторяющиеся, косвенно характеризуют героев.

Интерьер в «Пиковой даме А.С.Пушкина играет роль сюжетной декорации: на его фоне разворачиваются события произведения. Описание обстановки начинается с комнаты старой графини, т.к. она – главная героиня произведения. Впервые она предстаёт перед нами именно в своей комнате: «Старя графиня сидела в своей уборной перед зеркалом». Автор подробно описывает предметы её туалета. Всё, что держат в руках девушки-служанки, одевая свою госпожу, говорит о том, что графиня-старуха ещё «в моде», следит за её изменениями, за тем, что происходит в свете. Она в свои восемьдесят лет ещё была неотъемлемой частью любого светского торжества, умела заставить уважать себя. Подробнее мы узнаём о комнате графини и о ней самой с приходом Германна в её покои. Он внимательно оглядывает комнату, ведь ему надо узнать графиню получше, чтобы выведать спасительную тайну. Время наложило свой отпечаток на интерьер спальни графини: «Перед кивотом, наполненным старинными образами, теплилась золотая лампада. Полинялые штофные кресла и диваны с пуховыми подушками, с сошедшей позолотою, стояли в печальной симметрии около стен, обитых китайскими обоями. На стене висели два портрета… По всем углам торчали фарфоровые пастушки, столовые часы…, коробочки, рулетки, веера и разные дамские игрушки…». Будто сама эпоха 18 века застыла перед нашими глазами. Графиня посещала современные балы, но будто жила в минувшей эпохе. Но обилие дамских безделушек и её манера прихорашиваться свидетельствуют о том, что графиня не только умирающая старуха, она – пожилая госпожа, светская женщина. До этого момента образ графини через интерьер её комнаты характеризовался как образ светской madam. Но в описании её покоев существует ещё одна важная деталь – кивот со старинными образами. Причём кивот наполнен иконами. Это говорит о том, что светская дама – глубоко верующая женщина, а возможно, с помощью молитв она хочет получить прощение каких-то грехов. Может быть, графиня считала себя виноватой в трагической судьбе Чаплицкого. И надеялась вымолить прощение у Бога. В повести представлен и образ воспитанницы графини, Лизаветы Ивановны. Раскрытие характеров этих двух героинь построено на антитезе. И сопоставляя интерьеры их комнат, мы видим различия в их характерах. «Сколько раз, оставя тихонько скучную и пышную гостиную, она уходила плакать в бедной своей комнате, где стояли ширмы, оклеенные обоями, комод, зеркальце и крашеная кровать и где сальная свеча темно горела в медном шандале». Как видим, ширмы в комнате воспитанницы просто оклеены обоями, а стены в покоях графини обиты китайскими обоями, которые представляли собой дорогую шёлковую ткань. У Лизы крашеная кровать, у графини – штофные диваны и кресла; у Лизы – сальная свеча в медном шандале, у графини – золотая лампада.. Автор намеренно противопоставляет эти детали, чтобы показать незначительность Лизаветы Ивановны в жизни. Повествователь обобщает: «В самом деле, Лизавета Ивановна была пренесчастнейшее создание».

В повести, кроме комнат графини и её воспитанницы, есть описание самого дома графини как внутри, так и снаружи. С улицы – это «дом старинной архитектуры» с освещённым подъездом, у которого всё время стоят экипажи и к которому друг за другом направляются кареты. Это ещё раз подтверждает, что графиня – светская дама, она принимает у себя богатых людей.

О расположении комнат в доме можно узнать из письма Лизаветы Ивановны Герману. Письмо напоминает план-карту, а дом графини – лабиринт, который предстоит пройти Герману в поисках счастья. Графиня никогда не входит в кабинет, значит, она никогда не занималась ничем иным, кроме посещения балов и салонов. А в комнату Лизаветы Ивановны ведёт «узенькая винтовая лестница», которые обычно ведут в какую-нибудь каморку или мастерскую. Именно такой каморкой и выглядит комнатабедной воспитанницы.

В доме графини, куда проникнул Герман, было темно и холодно. «Зала и гостиная были темны…», «…пробило двенадцать…Герман стоял, прислонившись к холодной печке…», «…свечи вынесли, комната опять осветилась одною лампадою». Темнота и холод не предвещают ничего хорошего. Так оно и будет. Умрёт графиня, смерть которой навсегда останется на совести жестокого Германа…Его душевный холод как бы подтверждается холодом печки в заброшенном кабинете графини. Герман – бесчувственный человек. «Он спокойно проходит через комнату, где лежит тело мёртвой старухи, ставшее уже своеобразной частью интерьера» (И.Пудовкина. Интерьер как сюжетная декорация в «Пиковой Даме» А.С.Пушкина. Литература. №41, 1999.) и находит выход из дома. «На его лице не дрогнул ни один мускул, когда он думал о мёртвой графине. Единственная мысль занимала его – тайна трёх карт умерла» (там же). Герман был страшным человеком, и его постигла страшная судьба – он сошёл с ума.

Пушкин не использует прямой психологизм при разкрытии образов героев, и интерьер, являясь косвенной характеристикой персонажей, помогает глубже раскрыть образ, понять скрытые мотивы поступков героя.

Штофные - из штофа, тяжёлой шёлковой ткани.

Кио́т , киво́т ,- особый украшенный шкафчик (часто створчатый) или застеклённая полка для икон.

Бельведер (от итал. belvedere - «прекрасный вид») - легкая постройка (вышка, надстройка над зданием (часто круглая в плане) или небольшая отдельная постройка) на возвышенном месте, позволяющая обозревать окрестности [ .

Шандал – подсвечник.

Глава 3.

Описание интерьера в произведениях Н. В Гоголя.

Нередко описание внешнего вида дома, его интерьера играет в произведении важнейшую характерологическую роль, является способом косвенной характеристики, как героев, так и среды. Имеются произведения, в которых авторы настойчиво обращаются к этому способу типизации. Показательной в этом плане является поэма Н.В. Гоголя "Мертвые души", в ней архитектурный элемент - непременный атрибут всех авторских описаний - от усадеб помещиков до губернского города в целом. У каждого из дущевладельцев, к которым совершает свое путешествие Чичиков, дом в индивидуальном вкусе, подчеркивающий главные черты его хозяина.

Интерьер в комнате Манилова дан глазами не только автора, но и Чичикова. Он, тонкий психолог, делает выводы о характере Манилова по обстановке комнат: в доме «чего-нибудь вечно недоставало: в гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая щегольской шёлковой материей, которая, верно, стоила весьма недёшево; но на два кресла её недостало, и кресла стояли обтянутые просто рогожею… В иной комнате и вовсе не было мебели…Ввечеру подавался на стол щегольской подсвечник из тёмной бронзы с тремя античными грациями, с перламутным щегольским щитом, и рядом с ним ставился какой-то просто медный инвалид, хромой, свернувшийся на сторону и весь в сале». Сочетание предметов и материалов причудливо и алогично: щегольской шёлк – просто рогожа, тёмная бронза – просто медь, щегольской подсвечник – инвалид хромой. Раздробленность интерьера обесценивает его качества. И сам хозяин, Манилов, под стать своим вещам. Во всех предметах чувствуется какая-то ущербность, неполноценность. И Манилов такой. Его эти вещи воспитали, и его не хватает на то, чтобы что-то изменить. Не хватает души. Ведь в обустройство жилища человек вкладывает душу, значит, душа Манилова такая же неполноценная, пустая, как и его комната. И было где вырасти той приторности и слащавости, которой щедро наделил Гоголь Манилова: «Комната была, точно, не без приятности: стены были выкрашены какой-то голубенькой краской вроде серенькой, четыре стула, одно кресло, стол… несколько исписанных бумаг, но больше всего было табаку». Размытые, нечёткие цвета очень точно характеризуют отсутствие индивидуальности у Манилова. Такая среда взрастила неопределённого человека. «Но, быть может, самый выразительный символ – горки золы, которую Манилов выбивал из трубки и аккуратными рядками расставлял на подоконнике; единственное доступное ему художество»

Единственная комната Коробочки, кроме гостиной, куда заходит Чичиков, была «обвешана старенькими полосатыми обоями; картины с какими-то птицами; между окон старинные маленькие зеркала с тёмными рамками в виде свернувшихся листьев» Обычная деревенская обстановка, но чувствуется пренебрежение автора к Коробочке. В её покоях стены не обиты, не оклеены, а именно обвешаны обоями, что создаёт впечатление неряшливости. Предприимчивая помещица держала за зеркалом не только письма, но и целую колоду карт и даже чулок. Интимный предмет, выставленный на всеобщее обозрение, демонстрирует утрату героиней женского начала, она превращается в «коробочку», оправдывая свою фамилию и подчиняясь ей.

Кабинет Ноздрёва и на кабинет-то не похож. От настоящего кабинета здесь не осталось ни книг, ни даже бумаг, только сабли да ружья, ценные не своей древностью или художественным исполнением, а заплаченными за них деньгами. Это говорит о том, что их хозяин в денежном эквиваленте судит как о вещах, так и о людях. Это человек хвастун, он никогда и в руках-то не держал этих ружей, не его это дело – охота. И к кинжалам турецким не имеет отношения. Ноздрёва разоблачает надпись, сделанная на одном из кинжалов по ошибке: «Мастер Савелий Сибиряков». А при виде его чудо-шарманки из красного дерева, не знаешь, смеяться над хозяином или плакать. Потом, как бы невзначай показались трубки, чубук с янтарным мундштуком, «вышитый какой-то княгинею». Всё по мелочи собрано в кабинете Ноздрёва, и от этого он сам стал мелочным. Обиталище «лихого помещика», кутилы и авантюриста, напоминает больше трактир, чем дом дворянина.

В гостиной Собакевича Чичиков, садясь в кресла, взглянул на стены и на висевши картины, на которых были изображены молодцы, греческие полководцы во весь рост, Багратион, греческая героиня… «Хозяин, будучи сам человек здоровый и крепкий, казалось, хотел, чтобы и комнату его украшали тоже люди крепкие и здоровые… Всё было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома; в углу гостиной стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырёх ногах, совершенный медведь. Стол, кресла, стулья – всё было самого тяжёлого и беспокойного свойства».

Очень странным было жилище Плюшкина. «Каким-то дряхлым инвалидом глядел сей странный замок, длинный, длинный непомерно. Местами был он в один этаж, местами в два; на тёмной крыше… торчали два бельведера, один против другого, оба уже пошатнувшиеся, лишённые когда-то покрывавшей их краски». Так и человек, живущий здесь, пострадал от ударов судьбы и отношения к нему семьи. В доме было много окон, но только два открыты, другие забиты досками. Но даже эти два окна были, по словам Гоголя, «подслеповаты». «Трогательный треугольник синей сахарной бумаги, словно заменявший Плюшкину небо на одном из «зрячих» окон, узкая полоска света, выходившая из щели под дверью в комнату, кусочки перламутра на бюро, тоненькие бронзовые полоски на картинной раме – «просверки» в душе самого Плюшкина, как и блеснувшая искра в его глазах, представляют собой маленький намёк на остатки человечности в душе этой «прорехи на человечестве».

Следует заметить, что характерная деталь в описании интерьера домов помещиков и образа их жизни - куча. У Манилова куча - символ его пустых мечтаний; жизнь сгорает бесполезно, остается только зола. "Куча" Коробочки - знаменитый ее комод, в котором в "пестрядевых мешочках" среди "белья да ночных кофточек, да нитяных моточков, да распоротого салопа" она прячет денежки. Комод, со всем имеющемся в нем хламом, и жадное, бесполезное накопительство денег как нельзя лучше символизирует "дубиноголовую помещицу", ищущую во всем копеечную выгоду. "Куча" Ноздрева - его сабли, ружья, турецкие кинжалы, шарманка, трубки, чубуки, карты, набор вин, псарня, обед, который готовил его повар, руководствуясь "каким-то вдохновением", кладя в приготовляемое все, что попадется под руку. Весь этот сумбур указывает на "кучу талантов" героя, человека с бойким, неуемным характером, в котором намешано столько всего безо всякого чувства меры. "Куча" Собакевича - "тяжелого и беспокойного свойства" мебель кабинета, лукулловы обеды, с бараньим желудком, "начиненным гречневой кашей, мозгом и ножками", "индюком с ростом в теленка, набитым всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем, что все ложилось комом в желудке". Но самая знаменитая "куча" в кабинете Плюшкина, являющаяся своего рода эмблематикой мира "Мертвых душ", в котором жизнь погрязла, запуталась в "потрясающей тине мелочей".

Как видим, детали интерьера комнат героев дополняют представление о самих персонажах. Но при помощи описаний интерьера дома Гоголь не только представляет читателю своих героев. Иногда вещи, как, например, в доме Собакевича, становятся двойниками их владельцев. А в некоторых случаях интерьер не только представляет читателю бытовую среду и героев произведения, но и приобретает характер широкого философского звучания

Обращается автор к архитектуре и для описания быта, а через него и бытия, нравов губернского города. Причем, эти описания "полусмешные, полусерьезные", что создает особый комический эффект в соответствии с авторским способом изображения действительности - "смеха сквозь слезы".

Это чувствуется уже в первом таком описании - представлении номера Чичикова, "покоя" в губернской гостинице с "тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов", а также экстерьера гостиницы в целом, отвечающей, по словам автора, вполне ее "внутренности". Все здесь говорит об отсутствии вкуса, халатности хозяев, неуютности: и непомерная длина гостиницы, напоминающей казарму, и неоштукатуренные "грязноватые кирпичики" нижнего ее этажа, и наводящая тоску "вечная желтая краска".

Дополняет картину опереточный сбитенщик у самовара "из красной меди и лицом таким же красным, как самовар".

Изрядную долю сарказма приобретает смех Гоголя при описании "экстерьера и интерьера" губернского города. Дома однообразные "в один, два и полтора этажа, с вечным мезонином", которые местами "казались затерянными среди широкой, как поле, улицы и нескончаемых деревянных заборов". Особенно много безвкусицы и пошлости в нелепых вывесках, "украшавших" магазины и дома. "Приукрашенная" природа в городе, в отличие от полудикого, "неистового сада" Плюшкина, чахнет и умирает, не случайно автор, рассказывая о губернском саде, указывает не на зелень деревьев, а зеленую краску подпорок к ним. Получается, что неживое дерево и живое как бы поменялись местами.

Авторская ирония сменяет сарказм и при описании дома присутственных мест: "большой трехэтажный каменный дом, весь белый, как мел, вероятно для изображения чистоты и душ помещавшихся в нем должностей". Здесь Гоголь вновь обращается к излюбленному приему травестирования античности: председатель палаты присутственных мест, по своему желанию продлевающий или удлиняющий присутствие, уподобляется Зевсу, "длившему дни и насылавшему быстрые ночи", "канцелярские крысы", - жрецам Фемиды. Причем Фемида здесь представлена, по словам самого создателя поэмы, "в неглиже и халате": "Ни в коридорах, ни в комнатах взор их (Чичикова и Манилова. - Уточнение мое. - В.Д.) не был поражен чистотою. Тогда еще не заботились о ней, и то, что было грязно, так и оставалось грязным, не принимая привлекательной наружности".

Едкий смех Гоголя создается при помощи приемов аллюзии, карикатуры, шаржирования, пародирования. Вместо портретов чиновников читатель видит "наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку.., которая, своротив голову набок и положив ее почти на серую бумагу выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол".

Совсем иной характер использования образов архитектуры и интерьера во втором томе "Мертвых душ". Здесь меняется пафос повествования и его топос. В описаниях пейзажей, в особенности вида, который открывается с балкона дома Тентетникова, появляется невиданный простор и свобода, а с ними - ощущение полета и восторга. Сам автор не сдерживается и от лица некого условного персонажа - "гостя", который мог очутиться в этих местах, произносит: "Господи, как здесь просторно!". В описании дворянских усадеб, лирических пейзажей Гоголь здесь уже выступает как прямой предшественник Тургенева; за поэтическими описаниями - обобщенный образ родины, России.

Архитектурные описания органично входят в пейзажные, создавая ощущение единства природного и человеческого бытия, поэзии "дворянских гнезд", которая не могла быть изображена в условиях "ада" первого тома, пошлой среды и осколочности, раздробленности целостной картины жизни. Показательно, что пейзаж, плавно переходящий в описание усадьбы Тентетникова увенчивается изображением церкви с золочеными крестами, как бы подчеркивая устремленность земного бытия к небу, Богу: "И над всем этим собраньем дерев и крыш возносилась свыше всего своими пятью позлащенными, играющими верхушками старинная деревенская церковь. На всех ее главах стояли золотые прорезные кресты, утвержденные золотыми прорезными же цепями, так что издали казалось - висело на воздухе ничем не поддержанное, сверкавшее горячими червонцами золото".

Отличительная особенность второго тома "Мертвых душ" - новый способ организации пространства. Природа и творимая человеком "вторая природа" - архитектура - составляют единство, в основе которого порядок, чувство меры и целесоообразность. В первую очередь это чувствуется при описании усадеб генерала Бетрищева и Костанжогло. Каждое из описаний подчеркивает характерную особенность хозяина. "Кудряво богатый фронтон генеральского дома, опиравшийся на восемь коринфских колонн" и "двор чистый, подобен паркету" соответствуют величественности и торжественности всей фигуры и поведения "картиннного генерала, которыми так богат был знаменитый двенадцатый год". Деревня Костанжогло не случайно сравнивается с городом, так живописно и богато "высыпалась она множеством изб на трех возвышениях, увенчанных тремя исполинскими скирдами и кладями" (VII, 58). Во всем чувствуется стремление к порядку, добротности и рачительности самого владельца усадьбы. Подобная добротность и хозяйственность были и в имении Собакевича, но там совершенно отсутствовал вкус и красота, без чего не может быть одухотворенности жизни.

Эти две категории эстетического и этического, полезного в центре диалога между Чичиковым и Костанжогло в IV главе второго тома. Последний, иронизируя над чичиковским пониманием красоты, замечает, что красота не существует сама по себе, она всегда целесообразна и в человеческой деятельности определяется "надобностью и вкусом". В этой связи он приводит пример из области градостроительства: "...лучшие и красивее до сих пор города, которые сами построились, где каждый строился по своим надобностям и вкусам. А те, которые выстроились по шнурку, - казармы казармами...".

Эта мысль о целесообразности красоты, необходимости соединения красоты и пользы наиболее полно раскрывается именно в описании имения и всей деятельности Костанжогло. Те же, кто отрывает одно от другого, как, например, Хлобуев, предстают перед читателем как пустые прожектеры, объясняющие свои неудачи особой ментальностью русского человека. Образованный, не лишенный "познанья людей и света" Хлобуев тем не менее довел свое имение до разорения, так как в нем отсутствовал здравый, практический ум и желание трудиться. Все его хозяйство - "смешение нищеты с блестящими безделушками" (VII, 84). Несмотря на то, что все дома крестьян были "заплата на заплате", в его доме многое поражало "поздней роскошью: "Какой-то Шекспир сидел на чернильнице; на столе лежала щегольская ручка слоновой кости для почесывания себе самому спины".

Духовный сон, бездействие героев Гоголь ярче всего показывает через описание обстановки. Так, Тентетников, впав в душевную апатию, скуку, запустил свой дом: "В доме завелась гадость и беспорядок. Половая щетка оставалась по целому дню посреди комнаты вместе с сором. Панталоны заходили даже в гостиную. На щеголеватом столе перед диваном лежали засаленные подтяжки, точно какое угощенье гостю, и до того стала ничтожной и сонной его жизнь, что не только перестали уважать его дворовые люди, но чуть не клевали домашние куры". Нельзя не заметить, как много в приведенном нами фрагменте поэмы общего с описанием обстановки квартиры Обломова на Гороховой.

Но стоило приехать к Тентетникову деятельному Чичикову, возродить в нем надежду на счастье, как все в доме преобразилось: "Половина его, дотоле пребывавшая в слепоте, с заколоченными ставнями, вдруг прозрела и озарилась. ... Все приняло вид чистоты и опрятности необыкновенной. Нигде ни бумажки, ни перышка, ни соринки". Гоголь не случайно называл себя бытописателем. Быт он возводил до уровня Бытия как способа и образа жизни человека. Ничто в России не требовало (и не требует сегодня) столько ежедневного труда, даже богатырства, как преобразование нашего заскорузлого быта, разумного, хозяйственного обустройства "экстерьера и интерьера" наших городов и деревень, усадеб и домов в соответствии с эстетическими и этическими нормами жизни. И эта мысль настойчиво проходит через все сохранившиеся главы второго тома.

Заключение

Значение интерьера в произведениях русской литературы

Есть одна известная пословица: "Человека встречают по одежке, а провожают по уму". Очень часто не только одежда, но и само жилище характеризует героя литературного произведения, знакомит нас с ним еще до первых сказанных героем слов. Обстановка в комнате героя помогает нам больше и глубже понять его образ, разгадать некоторые черты его характера еще до начала тех событий, в которых этот характер проявится.

Этот литературный прием писатели взяли из жизни. Ведь действительно, вы можете много узнать о характере человека, просто побывав в его комнате. Вы можете понять, какие цвета любит этот человек, ценит ли он порядок, или разбрасывает свои вещи, где попало, можете догадаться, чем увлекается человек, какие книги читает... Мир человека можно увидеть во всем, что его окружает - в его вещах, книгах, одежде, друзьях. И, конечно, в интерьере.

Также интерьер может не только характеризовать героя в тот момент, когда читатель встречается с ним в первый раз, но и подчеркивать наиболее важные черты его характера, проводить интересные параллели.

Вспомните описание интерьера Собакевича: Садясь, Чичиков взглянул на стены и на висевшие на них картины. На картинах все были молодцы, все греческие полководцы, гравированные во весь рост: Маврокордато в красных панталонах и мундире, с очками на носу, Миаули, Канами. Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу. Между крепкими греками, неизвестно каким образом и для чего, поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом опять следовала героиня греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные. Хозяин, будучи сам человек здоровый и крепкий, казалось, хотел, чтобы и комнату его украшали тоже люди крепкие и здоровые. Возле Бобелины, у самого окна, висела клетка, из которой глядел дрозд темного цвета с белыми крапинками, очень похожий тоже на Собакевича.

Чичиков еще раз окинул комнату, и все, что в ней ни было, - все было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома; в углу гостиной стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах, совершенный медведь. Стол, кресла, стулья - все было самого тяжелого и беспокойного свойства, - словом, каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: "И я тоже

Собакевич!" или: "И я тоже очень похож на Собакевича!"

Мы убедились, что интерьер играет не последнюю роль в характеристике героев. Конечно, он не дает полного описания, а только дополняет его, но иногда только с помощью уточнений можно полностью понять суть героя, его внутренний мир, стремления.

Литература .

1. Буслакова Т.П. Русская литература XIX века. (Гоголь Н.В. «Мёртвые души»).М.,»ЧеРо», 2006.
2. Григорай И.В., Панченко Т.Ф., Лелаус В.В. Учение о художественном произведении. Владивосток: Изд-во Дальневосточного университета, 2000.
3. Хрестоматия по литературной критике для школьников и абитуриентов/ Составление, комментарии Л.А. Сугай. М.: Рипол-классик, 2000.
4. Горшков А.И. Русская словесность: От слова к словесности. Учебное пособие для учащихся 10-11-х классов общеобразовательных учреждений. М.: Просвещение, 1997.
5. Добин Е. Искусство детали. М.: Советский писатель, 1981.
6. Ивинский Д.П. К гоголевской типологии характеров. (Галерея помещиков в первом томе «Мёртвых душ»). «Русская словесность», № 6, 1997.
7. Литературный энциклопедический cловарь/ Под ред. М.В. Кжевникова, П.А. Николаева. М.: Советская энциклопедия, 1987.
8. Пудовкина И.. Интерьер как сюжетная декорация в «Пиковой Даме» А.С. Пушкина. «Литература», № 41, 1999.
9. Н. Рубанова. Роль интерьера в романе А.С. Пушкина «Капитанская дочка». «Литература», № 21, 1999.
10. Русская литература XIX-XX веков. Том 1. Издательство Московского университета. 2006.
11. Турьянская Б.И., Гороховская Л.Н. Русская литература XIX века. М., «Русское слово». 2007.

Однако само восприятие документальных произведений, каково бы ни было их эстетическое достоинство, и собственно художест­венных-глубоко различно: в первом случае ценится подлинность изображаемого, во втором -читатель «согласен» получать удо­вольствие от иллюзии, игры, понимая, что благодаря этой игре (в частности, нарочитому нарушению жизнеподобия) черты первичной реальности проступают особенно отчетливо (например, в рассказе А.П. Чехова «Смерть чиновника» комизм добровольного само­уничижения главного героя достигает апогея в развязке сюжета, где автор явно прибегает к гиперболе).

Художественный образ экспрессивен, т. е. выражает идейно-эмоциональное отношение автора к предмету. Он обращен не только к уму, но и к чувствам читателей, слушателей, зрителей. По силе эмоционального воздействия изображение обычно превосходит рас­суждение, даже патетическую речь оратора. Сопоставляя знаменитые Речи о патриотизме, произнесенные Цицероном, и «Одиссею», английский поэт XVI в. Ф. Сидни отдает предпочтение Гомеру: его главный герой, «наслаждаясь всеми земными благами у Калипсо, оплакивает свою разлуку с бесплодной и нищей Итакой». Сидни замечает:«...поэт предлагает нашему уму образ того, что философ дает только в словесном описании, не поражающем души, не проникаю­щем в нее, не овладевающем духовным взором так, как это удается образу» 1 .

Об идейно-эмоциональной оценке автором изображаемых харак­теров свидетельствует прочно укоренившаяся традиция деления героев на «положительные», «отрицательные», «противоречивые» (при всех оговорках критиков об уязвимости схем). В особенности уместно такое деление применительно к произведениям классицизма -литератур­ного направления, где целью искусства считалось воспитание нравст­венности, поучение. Важнейшими видами идейно-эмоциональной оценки являются эстетические категории, в свете которых писатель (как и любой человек) воспринимает жизнь: он может ее героизировать или, напротив, обнажить комические противоречия; подчеркнуть ее романтику ют трагизм; быть сентиментальным или драматичным и т. д. Для многих произведений характерна эмоциональная полифония (например, для «Горя от ума» А.С. Грибоедова, продолжившего традицию высокой комедии).

Поистине неисчерпаемы формы выражения авторской оценки: в распоряжении писателя весь арсенал литературных приемов. В самом общем виде эти формы можно разделить на явные и неявные (скрытые). Так, в «Евгении Онегине» автор многократно признается в любви к своей героине: «Простите меня: я так люблю/Татьяну милую мою» (гл. IV, строфа XXIV); отношение же к Онегину - своему «спутнику странному» - он прямо не высказывает, провоцируя тем самым споры читателей.

Оценочной лексике сродни тропы как «явные способы моделирования мира» 2 на стилистическом уровне. Отношение автора (говорящего) к предмету очевидно по характеру ассоциаций, вводимых тропами. Напомним комические описания Н.В. Гоголя, сближающие людей с животными, вещами, овощами и пр.: «Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июльского лета, когда старая ключница рубит и делит его на сверкающие обломки перед открытым окном...» («Мертвые души»); «Голова у Ивана Ивановича похожа на редьку хвостом вниз; голова Ивана Никифоровича на редьку хвостом вверх» («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»).

На метасловесном же, предметном уровне возможности выражения оценки у художественного писателя, использующего вымысел, по сравнению с документалистом гораздо шире: он может не только прибегнуть к стилистическим и композиционным приемам, но и придумать, создать свой предметный мир, с его особенными временем и пространством, героями, сюжетом, всеми подробностями описания. В предметном мире произведения также различаются явные и неявные (косвенные) формы присутствия автора. В частности, завершая сюжет, писатель может четко выразить свое отношение к противоборству­ющим сторонам или прибегнуть к открытому финалу. В «Евгении Онегине» Пушкина в круг чтения Татьяны входят нравоучительные сентиментальные романы, где «при конце последней части/Всегда наказан был порок,/Добру достойный был венок». На этом фоне конец пушкинского «романа в стихах» - новаторский, и отсутствие развязки под стать «странному» характеру Онегина.

Художественный образ самодостаточен, он есть форма выражения содержания в искусстве. Иная функция у образов в науке (имеется в виду, что в науке кроме образов-понятий, о чем шла речь выше, нередко используются образы-символы, образы-сравнения и др., близкие по своей природе к образам, используемым в искусстве); здесь их роль второстепенна, они прежде всего иллюстрируют доказываемые поло­жения. Например, образ (символ) атома в виде шарика-ядра и враща­ющихся вокруг него по окружностям-орбитам точек (электронов). Обобщение, которое несет в себе художественный образ, обычно нигде не «сформулировано» автором. Если же писатель выступает в качестве автокритика, разъясняя свой замысел, основную идею в самом произведении или в специальных статьях («Несколько слов по поводу книги "Война и мир"» Л.Н. Толстого), его интерпретация, конечно, очень важна, но далеко не всегда убедительна для читателя. Объясняя свое произведение, писатель, по словам А.А. Потебни, «становится уже в ряды критиков и может ошибаться вместе с ними» 1 . К тому же рассуждения по поводу изображаемых характеров и конфликтов в тексте произведения (включая его рамочные компоненты: авторские предисловия, послесловия, примечания и др.) часто имеют своей целью в той или иной мере мистифицировать читателя, они включены в художественную структуру. Действительно ли для Лермонтова его Печорин - «портрет, составленный из пороков всего нашего поко­ления, в полном их развитии», как он писал в Предисловии ко второму изданию «Героя нашего времени» (1841)? Или эта формулировка в духе традиции морализирования, которой следовали рецензенты романа, находившие Печорина безнравственным (СА Бурачок, СП. Шевырев и др.)? В том же Предисловии автор иронизирует над привычкой русских читателей ждать от литературы поучений, уроков: «Наша публика так еще молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце ее не находит нравоучения». Само слово «порок» не из лексикона Лермонтова, это знак уходящего литературного века.

Будучи воплощением общего, существенного в индивидуальном, художественный образ может порождать различные толкования, вклю­чая такие, о которых не помышлял автор. Эта его особенность вытекает из природы искусства как формы отражения мира сквозь призму индивидуального сознания. Шеллинг одним из первых в европейской философии отметил, что истинное произведение искусства «как будто содержит бесконечное число замыслов, допуская тем самым бесконеч­ное число толкований...» 1 . Объектом множества толкований он считал греческую мифологию, ее загадочные, символичные образы. А.А. Потеб-ня, неизменно подчеркивавший многозначность образа, на примере жанра басни наглядно показывал возможность выведения из басенного сюжета различных нравоучений. Выразителен его комментарий к басне Бабрия «Мужик и Аист» (сюжет восходит к Эзопу). Приведем пол­ностью текст басни:

«Наставил мужик на пашне силков и поймал вместе с уничто­жавшими его посевы журавлями Аиста.

Отпусти меня,-прихрамывая, просит он,-я не журавль, я Аист, птица святой жизни, чту своего отца и кормлю его. Взгляни на мои перья -цветом они не похожи на журавлиные!..

Уймись,-перебил его мужик,- с кем ты попался, с тем я тебе и сверну шею. Беги, не заводи знакомства с негодяями, не то наживешь беду вместе с ними» 2 .

Из этой «типичной» басни, полагает Потебня, можно вывести разные обобщения, смотря по ее «применению». Это «или положение, которое высказывает Бабрий устами мужика: «с кем попался, с тем и ответишь», или положение: «человеческое правосудие своекорыстно, слепо», или: «нет правды на свете», или: «есть высшая справедливость: справедливо, чтобы при соблюдении великих интересов не обращали внимания на вытекающее из этого частное зло». Одним словом, чего хочешь, того и просишь; и доказать, что все эти обобщения ошибочны, очень трудно» 3 .

Образность искусства создает объективные предпосылки для спо­ров о смысле произведения, для его различных интерпретаций, как близких к авторской концепции, так и полемичных по отношению к ней. Характерно нежелание многих писателей определять идею своего произведения, «переводить» его на язык понятий. «Если же бы я хотел сказать словами все то, что я имел в виду выразить романом,-писал Л.Н. Толстой об «Анне Карениной» в письме к Н.Н. Страхову от 23...26 апреля 1876 г.,-то я должен бы был написать роман тот самый, который я написал, сначала» 1 . Не менее показательно ревнивое отно­шение художников к образам, созданным ими. Эти образы дороги им их неповторимостью, счастливо найденными деталями. Так, для Гон­чарова идея вне образа мертва. Он горестно сетовал (в письме к С.А. Никитенко от 28 июня 1860 г.) на вечного своего соперника в искусстве - Тургенева, якобы использовавшего в «Дворянском гнез­де» и «Накануне» гончаровский абрис будущего «Обрыва»: «...не зернышко взял он у меня, а взял лучшие места, перлы и сыграл на своей лире; если б он взял содержание, тогда бы ничего, а он взял подроб­ности, искры поэзии, например, всходы новой жизни на развалинах старой, историю предков, местность сада, черты моей старушки - нельзя не кипеть» 2 . Парадокс искусства заключается, однако, в том, что некая экспликация общего «смысла», «содержания», «идеи», за­ключенных в образе, есть неизбежное условие диалога с автором произведения, в который вступает каждый его читатель, слушатель, зритель.

Художественный образ - феномен сложный. В нем как в целост­ности интегрированы индивидуальное и общее, существенное (харак­терное, типическое), равно как и средства их воплощения.

Образ существует объективно, как воплощенная в соответствую­щем материале авторская конструкция, как «вещь в себе». Однако становясь элементом сознания «других», образ обретает субъективное существование, порождает эстетическое поле, выходящее за рамки авторского замысла.

ЕЖ Себина. ОПИСАНИЕ

Под описанием в литературоведении обычно понимается вос­произведение предметов в их статике, в отличие от повествования (в узком значении слова), т. е. сообщения об однократных действиях и событиях, выстраивающихся в сюжет произведения. Классическими видами описания считаются пейзаж, интерьер, портрет, в сферу описания также входят характеристики героев, их душевных состо­яний, рассказ о многократных, регулярно повторяющихся их действиях, привычках (например, описание обычного распорядка дня героев в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н.В. Гоголя, составляющее экспозицию сюжета) 1 . Все же основным критерием в разграничении повествования и описания как композиционно-речевых форм целесообразно считать указанные выше функции: основной предмет повествования - динамические детали, образующие сюжет; описания -детали статичные, наслаивающиеся на сюжет, мотивирующие и поясняющие то или иное развитие действий, создающие для них некий устойчивый исходный фон.

Отнесение тех или иных компонентов предметного мира только к сфере описания нуждается в оговорках: так, динамика пейзажа (изме­нения погоды: буря, метель, шторм на море) может быть структурным звеном в развитии действия (например, метель в одноименной повести А.С. Пушкина), а характеристика персонажа, данная ему другим действующим лицом (слух о сумасшествии Чацкого, пущенный Со­фьей в «Горе от ума» А.С. Грибоедова), может играть роль сюжетной пружины. Приведенные примеры демонстрируют условность и размы­тость границ между описанием и повествованием, между харак­теристикой (частный вид описания) и рассуждением 1 . В целом же повествование и описание образуют в тексте некий единый поток, взаимопроникая друг в друга и отчетливо разделяясь лишь в ряде случаев; вычленяемые объемные описания обладают, как правило, высокой семиотичностью (таково описание магазина в романе Э. Золя «Дамское счастье» -ключ к проблематике произведения в целом).

У категории «описание» богатая история. Она активно использо­валась в риториках и поэтиках. При этом описание понималось очень широко. В «Словаре древней и новой поэзии» Н. Остолопова сказано: «Descriptio - описание есть несовершенное и неточное определение, definitio. Оно показывает некоторые свойства предмета и обстоятель­ства вещи, достаточные для получения о ней понятия и отличения от других вещей, не разбирая, однако ж, состава ее и самой сущности» 2 . Т. е. описание связывалось с изображением предметов (в широком смысле олова), их внешнего вида и внутренних качеств. К последним относились душевные переживания, нравственные состояния; они назывались характеристиками, составляя подвид описания. Описание традиционно рассматривается в соположении с повествованием. Например, в «Общей реторике» Н. Кошанского читаем: «Место, время и лица описываются, а действие повествуется; и красотою описаний возвышается занимательность рассказа» 3 .

В риториках и поэтиках приведено много «образцов» описания. В то же время авторы предостерегают сочинителей от длиннот, напоминают об опасности однообразия в поэмах «описательного рода». Таким образом, в рамках риторической традиции формируется круг проблем, связанных с описанием. Подчеркивая важность искусства расположения частей (как внутри описания, так и в произведении в целом), авторы многих риторик и поэтик выступали против чрезмерной детализации. Н. Буало в «Поэтическом искусстве» советует избегать «ненужных мелочей и длинных отступлений» и даже восклицает: «Однообразия бегите, как чумы!» 1 Ему вторит в первой половине XIX в. Н. Кошанский: «Думайте не о том, чтоб написать больше, но о том, чтобы расположить яснее и лучше» 2 .

Какова же судьба традиционной категории «описание» в XX в.? Преемственность в содержании понятия очевидна. Так, Б.В. Тома-шевский характеризует повествовательный жанр новеллы (рассказа) с помощью традиционной пары коррелятивных понятий: «Элементами новеллы являются, как и во всяком повествовательном жанре, повес­твование (система динамических мотивов) и описание (система статических мотивов). Обычно между этими двумя рядами мотивов устанавливается некоторый параллелизм. Очень часто такие статические мотивы являются своего рода символами мотивов фабуль­ных <...> Таким образом, путем соответствий иногда статические мотивы могут периодически преобладать в новелле. Это часто обна­жается тем, что в названии новеллы заключается намек на статический мотив (например, Чехова «Степь», Мопассана «Петух пропел...». Ср. в драме - «Гроза» и «Лес» Островского)» 3 . Так или иначе, описания (являются ли они словесной «пластикой» или психологической харак­теристикой) - неотъемлемая часть поэтического языка.

Дискуссионен другой вопрос: специфика словесного описания. Этапное значение в «предыстории вопроса» имела работа Г.Э. Лессинга «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии» (1766). (Хотя и до Лессинга подобные попытки предпринимались, например, Э. Бер-ком 4 .) По Лессингу, поэзия (в широком смысле слова, т. е. художест­венная литература) непосредственно изображает действие, все остальные статичные элементы предметного мира («тела») воспроизво­дятся в поэзии косвенно: «Предметы, которые сами по себе или части которых следуют один за другим, называются действиями. Итак, действия составляют предмет поэзии. <...> С другой стороны, действия не могут совершаться сами по себе, а должны исходить от каких-либо существ. Итак, поскольку эти существа -действительные тела, или их следует рассматривать как таковые, поэзия должна изображать также и тела, но лишь опосредствованно, при помощи действий» 1 . Лессинг восхищается Гомером, у которого сами описания суть изображения действия (скипетр Агамемнона, щит Ахилла и др.): «Я нахожу, что Гомер не изображает ничего, кроме последовательных действий, и все отдельные предметы он рисует лишь в меру участия их в действии, притом обыкновенно не более как одной чертой» 2 .

Работа вызвала большую полемику. И. Гердер в «Критических лесах» посвящает Лессингу свой «первый лесок». Не отменяя поло­жения Лессинга о важности действия в поэзии, он не считает его универсальным. Лессинг в основном опирается на античных авторов (прежде всего на Гомера), но вряд ли стоит «выводить из одного жанра законы для другого или вообще для всей поэзии», даже «внутри эпоса» есть и другие манеры: Оссиан, Мильтон, Клопшток. «Я содрогаюсь при мысли,-пишет Гердер,-какую кровавую расправу должны учинить среди древних и новых поэтов [его] положения...» Пытаясь избежать подобного «кровопролития», Гердер ставит вопрос о реабилитации описания в словесном искусстве, возвращении ему статуса относительной самодостаточности, художественной ценности.

Спор Гердера с Лессингом обозначил важнейшие аспекты пробле­мы. Можно сказать, что дискуссия на эти темы длится до сих пор, получая все новые и новые импульсы, в первую очередь от художест­венного творчества. Главным аргументом была все-таки не теория, но все разнообразие «литературных фактов». Формы описания умно­жались, усложнялись, и диапазон его ролей в контексте произведения оказался необычно широк и изменчив. В этом смысле очень плодот­ворными были XIX-XX вв. В работе А.И. Белецкого «В мастерской художника слова», где прослеживается историческое развитие форм литературной изобразительности, отмечено: «Современный читатель избалован богатством цветовых эпитетов в поэтических описаниях пейзажа или человеческой внешности; но эпитеты эти возникали и развивались, можно сказать, на глазах у историков литературы» 4 . В частности, останавливаясь на развитии портрета в литературе, иссле­дователь обращает внимание на то, что «если у каждого места, у каждой эпохи есть свой колорит (couleur) и его нужно воспроизводить, потому что без этого изображение не будет характерным, то ведь такой же колорит есть и у отдельных людей: вещи их также характеризуют, а следовательно, для полноты обрисовки типических фигур натюрморт является совершенной необходимостью. Так, у Гоголя в «Мертвых душах»: портрет и характеристика каждого помещика начинается с описания его деревни, жилища, комнат, мебели, картин, развешанных по стенам» 1 . Белецкий приходит к выводу, что «колорит эпохи» вос­создается в литературе именно живописанием словом. Подобное живописание становится настолько изощренным, что передаются не только зрительные и слуховые ощущения, но и вкусовые и обонятель­ные, так «творятся поэтами сложные и целостные образы внешнего мира» 2 .

Фиксация в образе различных (не только зрительных и слуховых) ощущений, определение на этой основе одной из стилевых доминант произведения, творчества писателя-одна из задач при анализе описаний (особенности при обращении к таким авторам, как И. Бунин или В. Набоков).

Не менее ярко высвечивает литературное новаторство «простран­ственная форма». Этот термин принадлежит американскому теоретику Дж. Фрэнку, в построениях которого также исходными являются положения Лессинга: «..."Лаокоон" Лессинга-одна из тех книг, к которым стоит вновь обращаться каждые тридцать лет, принимая или отвергая ее. <...> попытка Лессинга подняться над историей и опре­делить неизменные законы эстетического восприятия придают «Лао-коону» вечную свежесть...» -с этого замечания А. Жида начинает Фрэнк свою статью 3 . На примере его разбора видно, как с учетом новых художественных достижений и экспериментов становится более точ­ным литературоведческий инструментарий, что отражается в тезаурусе: появляются новые термины в связи с все более глубокой расчленен­ностью самой проблематики описания. Фрэнк выдвигает гипотезу о создании новой, «пространственной формы» в литературе, обладающей специфическим воздействием на читателя. Изображение воспринима­ется не последовательно во времени, но одновременно, как в прост­ранственном искусстве. Фрэнк иллюстрирует это знаменитой сценой земледельческого съезда в «Госпоже Бовари» Флобера: «По крайней мере, на протяжении всей сцены движение времени в повествовании приостановлено; внимание сосредоточено на взаимоотношениях пер­сонажей в рамках неподвижного отрезка времени. Эти взаимоотно­шения сопоставляются друг с другом независимо от развития повествования; смысл сцены в целом постигается только в результате понимания взаимодействия разных смысловых пластов эпизода, отте­няющих и проясняющих друг друга» 1 .

Новый принцип композиции в описаниях, по мнению Фрэнка, связан с тем, что «читатель оказывается перед разнообразными момен­тальными снимками, сделанными на разных этапах жизни героев, «неподвижных в момент восприятия». И, сопоставляя эти моменталь­ные образы, читатель испытывает то же ощущение движения времени, что и пережил герой-рассказчик» 2 . Иллюстрирует эти положения исследователь экспериментальными произведениями XX в.: «...парал­лельно Джойсу и современным поэтам пространственная форма обра­зует структурный фундамент также и для лабиринтоподобного шедевра Пруста» 3 .

Такую композицию можно назвать монтажной, и этот термин тоже один из новых, употребляемых для характеристики композиции описания. Подобные приемы совмещения «моментальных снимков» характерны для кинематографа. Здесь очевидно влияние одного вида искусства на другой.

При изучении композиции описания современное литературове­дение активно использует такое понятие, как « point of view », пришедшее из новой англо-американской критики. Различают, в частности, прос­транственную и временную «точку зрения». Опять-таки уместна ана­логия с кинематографом: смена времени и места субъекта описания подобны смене «крупного» и «общего» планов. Детали, подробности видны с определенной «точки зрения».

О детализации в искусстве написано много, специально разрабатывается типология деталей. К детали, не связанной с развитием фабулы, описательной, литературоведение XX в. гораздо более благосклонно, чем во времена Буало:

Зачем описывать, как, вдруг завидев мать, Ребенок к ней бежит, чтоб камешек отдать? Такие мелочи в забвенье быстро канут.

Чехов считал, что по характерной детали читатель может воссоздать полную картину: «Когда я пишу, я вполне рассчитываю на читателя, полагая, что недостающие в рассказе субъективные элементы он подбавит сам» 5 . Набоков обратил внимание на присутствие в текстах Чехова «невыстреливающих ружей» -деталей, нисколько не меняющих ход событий и не получающих какое-либо развитие, «обманы­вая» ожидания искушенного читателя. Так, в «Даме с собачкой» в описании свидания героев в провинциальном театре упомянуты гимназисты, которых Чехов делает невольными свидетелями всего происходящего, но из этого абсолютно ничего не вытекает, кроме «создания атмосферы именно этого рассказа» 1 .

Термины «остранение», «торможение», «задержание» связаны с теоретико-литературными поисками русской формальной школы 19,10-1920-х годов, с особенной тщательностью рассматривающей, как сделано произведение, какие детали, нюансы и подробности «выстреливают» или «не выстреливают» по воле автора («Искус­ство как прием» В.Б. Шкловского, «Как сделана «Шинель» Гоголя» Б. М. Эйхенбаума и др.). Важно и разграничение формалистами понятий фабулы и сюжета, где под сюжетом понимается, в частности, мастерство описания, раскрашивающее фабулу, внимание переключа­ется именно на сюжет. По сути к этой же проблеме обратился чуть позже Ортега-и-Гассет, анализируя современную ему литературную прозу. Он объявил роман «медлительным жанром», подчеркивая, что фабульный интерес исчерпан и можно констатировать упадок преж­него романного жанра: «Нет, не сюжет служит источником наслаж­дения, -нам вовсе не важно знать, что произойдет с тем или иным персонажем. И вот доказательство: сюжет любого романа можно изложить в двух словах. Но тогда он совершенно неинтересен. Мы хотим, чтобы автор остановился, чтобы он несколько раз обвел нас вокруг своих героев» 2 . «Подобного результата,- считает Ортега-и-Гассет,-можно добиться лишь избытком подробностей (курсив мой.- ЕС). Автор способен отгородить читателя от внешнего мира, только взяв его в плотное кольцо тонко подмеченных деталей». И тогда «заглавие книги звучит словно имя города, где прожил какое-то время: слыша его, тотчас же вспоминаешь климат, своеобразный городской запах, особый говор жителей, типичный ритм существования» 4 .

Для самого литературного процесса ситуация, обрисованная Орте-гой-и-Гассетом, не нова. Интерес к детали, к описанию всегда был присущ искусству. (Материалом для исследований Шкловского, кстати, была литература ранних веков и даже фольклор.)

Еще одно важное понятие - «конкретизация» текста, выдвинутое польским эстетиком Р. Ингарденом. Оно используется им в анализе «мест неполной определенности» 5 , т. е. описаний по преимуществу. В центре внимания исследователя - проблема восприятия литературно­го текста. Язык описания усложняется по мере развития литературы, вбирает в себя прошлые, устоявшиеся образы, мотивы, приобретает семиотическую насыщенность. Адекватное прочтение такого текста требует знания исторической поэтики, общекультурных «знаковых фондов», из которых описание черпает свои образы. Это можно проиллюстрировать на одном из видов описания -пейзаже. Типология пейзажа очень разветвлена: описания природы разг­раничиваются по месту (морской, лесной, горный, урбанистический пейзаж и т. д.), по времени (утренний, ночной, зимний и т. д.), по жанру (фантастический, идиллический, исторический, утопический и т. Д-) и пр. Различны способы создания пейзажа, опирающиеся на эстетические принципы определенного направления: классицизма, сентиментализма, романтизма и т. д. Все эти стили вырабатывали свои устойчивые, становившиеся часто потом литературными клише, описательные приемы (например, чувствительные пейзажи Ка­рамзина). Под культурологическими «знаковыми фондами» описания понимается использование в пейзаже образов, связанных с этическими, религиозными, национальными традициями. Например, использование и расшифровка образа сада в литературных произве­дениях часто восходит к первообразу библейского Райского сада («Вишневый сад» Чехова, «Соловьиный сад» А, Блока и др.).

Е.Н. Себина. ПЕЙЗАЖ

Пейзаж - один из компонентов мира литературного произведения, изображение незамкнутого пространства (в отличие от интерьера, т. е. изображения внутренних помещений). В совокупности пейзаж и интерьер воссоздают среду, внешнюю по отношению к человеку. При этом может подчеркиваться условность границ между пейзажем и интерьером. Так, в стихотворении А.С. Пушкина «Зимнее утро» герой и героиня находятся в комнате, но в окно видны «великолепные ковры» снегов «под голубыми небесами». Пространства, оказывающиеся по разные стороны границ, могут быть не только разделены, но и противо­поставлены (в частности, в связи с мотивом заточения, например, в стихотворении «Узник» Пушкина).

Традиционно под пейзажем понимается изображение природы, но это не совсем точно, что подчеркивает сама этимология (фр. paysage, от pays - страна, местность) и что, к сожалению, редко учитывается в определениях понятия. Как справедливо указывает Л.М. Щемелева, пейзаж - это описание «любого незамкнутого пространства внешнего мира» 1 . За исключением так называемого дикого пейзажа, описание природы обычно вбирает в себя образы вещей, созданных человеком. В одном из эпизодов романа И А Гончарова «Обрыв» читаем: «Дождь лил как из ведра, молния сверкала за молнией, гром ревел. И сумерки, и тучи погрузили все в глубокий мрак. Райский стал раскаиваться в своем артистическом намерении посмотреть грозу, потому что от ливня намокший зонтик пропускал воду ему на лицо и на платье, ноги вязли в мокрой глине, и он, забывший подробности местности, беспрестанно натыкался в роще на бугры, на пни или скакал в ямы. Он поминутно останавливался и только при блеске молнии делал несколько шагов вперед. Он знал, что тут была где-то, на дне обрыва, беседка, когда кусты и деревья, росшие по обрыву, составляли часть сада» (ч. III, гл. XIII). Намокший зонтик, платье героя, беседка -все это предметы материальной культуры, и они наравне с дождем и молнией составляют предметно-изобразительный мир художественного произведения. Здесь хорошо видна взаимопроницаемость компонентов: вещи органично соседствуют в пейзаже с явлениями природы. В вымыш­ленном художественном мире повторяется ситуация реальной жизни, где человек и природа находятся в постоянном взаимодействии. Поэ­тому при литературоведческом анализе конкретного пейзажа все эле­менты описания рассматриваются в совокупности, иначе будет нарушена целостность предмета и его эстетического восприятия.