Система эллинистических государств. Завоевание их Римом Со времени походов Александра Македонского на восток для народов значительной части Средиземноморья, Египта, Малой и Передней Азии и прилегающих районов, южных частей Средней и части Центральной Азии до нижнего

Глава 6 Завоевание Италии Стремительность наступления прямо пропорциональна степени подготовленности к войне. Шесть лет прошло с тех пор, как Константин покинул Йорк. Если нам нужны какие-то доказательства того, что его италийская кампания задумывалась и готовилась

На первый взгляд кажется странным, что среди тысячи гражданских общин Греции и Италии нашлась одна, которая оказалась способною подчинить себе все другие. Это великое событие объяснимо тем не менее обыкновенными причинами, определяющими ход человеческих дел. Мудрость Рима заключалась, как и всякая мудрость, в том, чтобы уметь пользоваться теми благоприятными обстоятельствами, которые встречались.

В деле римского завоевания можно различить два периода: один совпадает с тем временем, когда старинный муниципальный дух был еще очень силен; в это именно время Рим должен был преодолеть наибольшее количество препятствий. Второй период относится к тому времени, когда муниципальный дух уже значительно ослабел, завоевание сделалось тогда более легким и завершилось очень быстро.

1. Несколько слов о происхождении и населении Рима

Происхождение Рима и состав его населения достойны замечания. Они объясняют особенный характер его политики и ту исключительную роль, которая ему досталась с самого начала среди других гражданских общин.

Римское население было крайне смешанное. Главным основанием его были латины, уроженцы Альбы; но сами эти альбанцы, судя по преданию, которое мы не имеем никакого основания отрицать, состояли из двух соединившихся, но не слившихся народностей: одна была раса коренная, настоящие латины, а другая - чужеземного происхождения. Про последнюю предание говорит, что ее составляли выходцы из Трои вместе с Энеем, жрецом-основателем; она была, по всей видимости, немногочисленна, но значительна своим культом и теми учреждениями, которые она принесла с собою.

Эти альбанцы, смесь двух рас, основали Рим в том месте, где уже возвышался другой город - Палланциум, основанный греками. Население Палланциума продолжало существовать в новом городе, и в нем сохранились обряды греческого культа На том месте, где позже возвышался Капитолий, существовал тоже город под названием Сатурния, про который рассказывали, что он был основан тоже греками.

Таким образом в Риме соединились и смешались все расы: там были латины, троянцы, греки; в скором времени должны были прибавиться еще сабины и этруски. Обратите внимание на различные холмы: Палатин - латинский город, прежде он был городом Эвандра; Капитолий, бывший прежде жилищем спутников Геркулеса, потом становится жилищем сабинян Тация. Квиринал получает свое название от сабинских квиритов или от сабинского бога Квирина. Холм Целийский, кажется, с самого начала был населен этрусками. Рим представляется не одним городом, он является как бы федерацией нескольких городов, из которых каждый по своему происхождению принадлежит к иной федерации. Рим был центром, где встречались латины, этруски, сабины и греки.

Первым римским царем был латин; вторым, по преданию, сабинянин; пятый, как говорят, был сын грека; шестой был родом этруск.

Язык Рима состоял из самых различных элементов, но преобладал латинский; было также много корней сабинских, а греческих корней в нем встречается более, чем в каком-либо другом из наречий средней Италии. Что касается самого названия города, то было неизвестно, какому языку оно принадлежит. По мнению одних, Рим - слово троянское, по мнению других - оно греческое; есть основание считать его латинским, но некоторые древние думали, что оно этрусское.

Имена римских семей свидетельствовали также о большом разнообразии их происхождения. Еще во времена Августа было около пятидесяти семей, которые, восходя в ряду своих предков, доходили до спутников Энея. Другие считали себя потомками выходцев из Аркадии, ушедших вместе с Эвандром, и члены этих семей с незапамятных времен носили на своей обуви особый отличительный знак: маленький серебряный полумесяц. Семьи Потициев и Пинариев происходили от лиц, считавшихся спутниками Геркулеса, и происхождение их доказывается наследственным культом этого бога. Туллии, Квинкции, Сервилии пришли из Альбы после завоевания этого города. Многие семьи присоединяли к своим именам еще прозвища, указывающие на их иноземное происхождение; таким образом были Сульпиции Камерины, Коминии Аврунки, Сицинии Сабины, Клавдии Регилленсы, Аквилии Туски. Семья Навциев была троянского происхождения; Аврелии были сабины; Цецилии были родом из Пренеста; Октавии происходили из Велитр.

Следствием этого смешения самых различных народностей было то, что Рим по своему происхождению был связан узами родства со всеми известными ему народами. Он мог назвать себя латинским с латинами, сабинским с сабинами, этрусским с этрусками и греческим с греками.

Его национальный культ был тоже соединением нескольких бесконечно различных культов, из которых каждый соединял его с каким-нибудь народом. В Риме были греческие культы Эвандра и Геркулеса; он с гордостью говорил о том, что владеет троянским палладиумом. Его собственные пенаты находились в латинском городе Лавиниуме. Он с самого начала принял сабинский культ бога Конса. Другой сабинский бог Квирин укоренился в нем так прочно, что римляне присоединили его к своему основателю Ромулу; были еще кроме того боги этрусские и их праздники, их авгуры, вплоть до их священных знаков.

В то время, когда никто не имел права присутствовать на религиозном празднике какой бы то ни было нации, если он только не принадлежал к ней по своему рождению, римляне имели то несравненное преимущество, что они могли принимать участие и в латинских празднествах, и в празднествах сабинских, этрусских, и в олимпийских играх. Религия составляла могущественные узы. Когда два города имели общий культ, то они назывались родственными городами; они должны были смотреть друг на друга как на союзников и взаимно друг другу помогать; в эти древние времена не знали другого союза, кроме того, который устанавливала религия. Поэтому Рим и сохранял так тщательно все, что могло служить свидетельством этого драгоценного родства с другими народами. Латинам он представлял свои предания об Ромуле; сабинам - легенду о Тарпее и Тации; грекам он указывал на древние гимны, которые у него были сложены в честь матери Эвандра; он не понимал более этих гимнов, но тем не менее продолжал их петь. Он заботливо хранил все воспоминания об Энее, потому что если через Эвандра он мог считаться в родстве с пелопонесцами, то через Энея он был родственником более тридцати городов, рассеянных в Италии, в Сицилии, в Греции и в Малой Азии; все они считали Энея своим основателем или же были колониями основанных им городов, и у всех у них был вследствие этого общий с Римом культ. Какую выгоду извлекал себе Рим из этого древнего родства, можно видеть во время его войн в Сицилии против Карфагена и в Греции против Филиппа.

Римское население было, таким образом, смесью нескольких племен, его культ был собранием нескольких культов, его национальный очаг - собранием нескольких очагов. Рим был почти единственною гражданской общиной, которую ее муниципальная религия не обособила от всех остальных; она соприкасалась почти со всей Италией и со всей Грецией. Не было почти ни одного народа, которого бы она не могла допустить к своему очагу.

2. Первые римские завоевания (753-350 гг. до Рождества Христова)

В течение тех веков, когда муниципальная религия была всюду в полной силе, Рим сообразовал с ней свою политику.

Рассказывают, что первым актом новой гражданской общины было похищение сабинских женщин; легенда эта кажется очень невероятной, если подумать о святости брака у древних. Но выше мы видели, что муниципальная религия запрещала браки между членами различных гражданских общин, если эти общины не были связаны между собою, по меньшей мере, узами происхождения или общего культа. Первые римляне имели право заключать браки с жителями Альбы, но не имели того же права по отношению к своим другим соседям - сабинам. И Ромул хотел добыть прежде всего не несколько женщин, но право брака, т. е. право вступать в правильные сношения с сабинским населением, и для этого надо было установить религиозную связь между Римом и этим населением. Поэтому Ромул принимает культ сабинского бога Конса и устраивает в честь его празднество. Предание добавляет, что во время этого праздника и были похищены женщины. Если бы Ромул так сделал, то браки нельзя было бы совершить согласно обрядам, потому что первым и самым необходимым актом брачной церемонии было traditio in manum, т. е. передача дочери отцом; Ромул, таким образом, не достиг бы своей цели. Но присутствие сабинян и их семейств на религиозном празднестве, их участие в жертвоприношении устанавливали между этими двумя народами такого рода связь, что для connubium не было более препятствий. Тут не было необходимости в действительном похищении; вождь римлян умел добыть права на брак. Поэтому историк Дионисий, изучавший древние тексты и гимны, уверяет, что браки сабинянок были совершены с соблюдением самых торжественных обрядов; это же подтверждают Плутарх и Цицерон. Достойно замечания, что самое первое усилие, сделанное римлянами, вело к ниспровержению тех преград, которые муниципальная религия ставила между ними и соседним народом. До нас не дошло аналогичной легенды по отношению к Этрурии; но представляется вполне вероятным, что с этой страной у Рима были те же отношения, что и с Лациумом и Сабинской землей. Он сумел, таким образом, соединиться узами культа и крови со всеми своими соседями; для него было важно иметь право connubium со всеми гражданскими общинами, и он очень хорошо понимал значение этого права; это доказывается тем, что Рим не желал допустить, чтобы другие гражданские общины, подвластные ему, вступали между собою в такую же связь.

Затем для Рима начинается длинный ряд войн. Первая была против сабинян Тация; она закончилась религиозным и политическим союзом двух маленьких народов. Затем последовала война с Альбою; историки говорят, что Рим осмелился напасть на этот город, несмотря на то, что был его колонией. Может быть, именно потому, что он был его колонией, Рим и счел нужным разрушить его ради своего будущего величия. Действительно, каждая метрополия пользовалась правами религиозного главенства над своими колониями, а религия имела в те времена такую большую власть, что, пока Альба стояла непоколебимо, Рим не мог стать независимой гражданской общиной, и его дальнейшей судьбе была поставлена преграда.

Разрушив Альбу, Рим не удовлетворился тем, что перестал быть колонией, он захотел подняться сам до степени метрополии и унаследовать все те права религиозного главенства, которые имела до тех пор Альба над своими тридцатью колониями в Лациуме. Рим вел длинный ряд войн, чтобы добиться главенства при жертвоприношениях на латинских праздниках. Это было средство приобрести тот единственный вид преобладания и превосходства, который был тогда известен.

Рим воздвиг у себя храм Диане и принудил латинян являться туда и совершать жертвоприношения; он привлек туда даже сабинян. Этим он приучал два народа разделять с собою и под своим верховным руководительством праздники, молитвы, мясо жертвенных животных; он соединял их под своей верховной религиозной властью.

Рим - единственная гражданская община, умевшая войною увеличить свое народонаселение. У него была своя политика, неизвестная прочему греко- италийскому миру; он присоединял к себе все, что завоевывал; он уводил к себе обитателей покоренных городов и побежденных обращал мало-помалу в римлян. В то же время он посылал колонистов в завоеванные страны и повсюду сеял, таким образом, Рим, потому что эти колонисты, образовывая отдельные гражданские общины с политической точки зрения сохраняли религиозную общность со своей метрополией, а этого было уже вполне достаточно, чтобы они были принуждены подчинять свою политику политике Рима, повиноваться ему и помогать во всех его войнах.

Одной из замечательных черт римской политики было то, что он привлекал к себе все культы соседних гражданских общин. Он настолько же стремился завоевывать богов, как и города. Он овладел Юноной из Вей, Юпитером из Пренеста, Минервою из Фалисков, Юноною из Ланувиума, Венерою из Самниума и многими другими, которых мы не знаем. «Потому что у Рима был обычай, - говорит один древний, - вводить к себе религии побежденных городов; иногда он распределял их среди своих родов, иногда он отводил им место в национальной религии».

Монтескье хвалит римлян, как за ловкий политический прием, за то, что они не навязывали своих богов побежденным народам. Но это было бы совершенно противно их понятиям, а также и вообще понятиям древних. Рим завоевывал богов побежденных народов, а не давал им своих. Он хранил для себя своих покровителей и старался даже увеличить их количество. Он дорожил тем, чтобы владеть большим количеством культов и большим количеством богов- покровителей, чем какая-либо другая гражданская община.

Так как эти культы и боги были по большей части взяты у побежденных, то через них Рим вошел в религиозное общение со всеми этими народами. Узы общего происхождения, завоевание права connubium, права председательства на латинских праздниках, завоевание богов побежденных народов, притязания на право приносить жертвы в Олимпии и Дельфах - все это были средства, которыми Рим подготовлял свое владычество. У Рима, как и у каждого города, была своя муниципальная религия, источник его патриотизма, но это был единственный город, который заставил религию служить увеличению своего могущества. В то время, как религия обособляла, изолировала другие города, Рим имел ловкость или счастье употребить ее на то, чтобы все привлечь к себе и надо всем господствовать.

3. Каким образом Рим приобрел владычество (350-140 гг. до Рождества Христова)

В то время как Рим возрастал, таким образом, медленно, пользуясь теми средствами, которые ему давали религия и понятия того времени, произошел целый ряд политических и гражданских перемен в гражданских общинах и даже в самом Риме; они видоизменили одновременно управление людьми и их образ мыслей.

Выше мы описали уже этот переворот; здесь важно заметить, что он совпадает с развитием римского могущества. Эти два факта, происшедшие одновременно, не остались без влияния друг на друга. Римские завоевания не совершились бы так легко, если бы не угас повсюду прежний муниципальный дух, и можно думать, что муниципальный порядок не пал бы так рано, если бы римские завоевания не нанесли ему последнего удара.

Среди тех перемен, которые произошли в учреждениях, нравах, верованиях, праве, изменился также по существу и самый патриотизм, и это одна из тех причин, которые больше всего способствовали успехам Рима. Выше мы говорили, чем было это чувство в первые века гражданской общины. Патриотизм составлял часть религии: человек любил отечество, потому что он любил богов-покровителей, потому что в отечестве он находил пританей, божественный огонь, праздники, молитвы, гимны и потому что вне отечества у него не было ни богов, ни культа. Этот патриотизм был верой и благочестием. Но когда у жреческой касты было отнято ее владычество, то вместе со всеми древними верованиями исчез и такого рода патриотизм. Любовь к гражданской общине не погибла еще, но она приняла другую форму.

Отечество любили теперь не за религию или богов, его любили только за его законы и учреждения, за те права и безопасность, которую оно давало своим членам. Обратите внимание в надгробной речи, которую Фукидид влагает в уста Перикла, каковы были основания, заставлявшие любить Афины: это город, который «стремится к тому, чтобы все были равны перед законом»; «он дает людям свободу и открывает всем путь к почестям, он поддерживает общественный порядок, обеспечивает должностным лицам их власть, покровительствует слабым, устраивает для народа зрелища и праздники, воспитывающие душу». И оратор заканчивает свою речь такими словами: «Вот почему наши воины предпочли лучше погибнуть геройской смертью, чем позволить отнять у себя это отечество; вот почему те, кто остался жив, готовы страдать и жертвовать собою для него».

Итак, у человека есть еще обязанности по отношению к гражданской общине, но обязанности эти не вытекают более из того же самого принципа, как некогда. Человек жертвует по-прежнему своей кровью и жизнью, но уже теперь не ради защиты своего национального божества или очага своих отцов, а ради защиты учреждений, которыми он пользуется, и тех преимуществ, которые ему дает гражданская община.

И этот новый патриотизм имел несколько иные следствия, чем прежний. Человек привязывался теперь не к пританею, не к богам-покровителям, не к священной земле, но лишь к учреждениям и законам, а эти учреждения и законы при том неустройстве, в котором находились все гражданские общины того времени, часто менялись, и патриотизм стал тоже чувством непостоянным, изменчивым, он зависел от обстоятельств и был подчинен тем же колебаниям, как и само управление. Отечество любили лишь постольку, поскольку любили господствующий в нем в данное время строй, и того, кто находил законы отечества дурными, ничто уже более с ним не связывало.

Таким образом, муниципальный патриотизм ослабел в душе и исчез. Мнение каждого человека было для него священнее отечества, и триумф его сообщников стал ему более дорог, чем величие и слава гражданской общины. Каждый стал предпочитать родному городу, если там не было только симпатичных ему учреждений, тот город, где эти учреждения были в силе. Стали также более охотно переселяться, менее боялись уже изгнания. Что значило подвергнуться отлучению от пританея и быть лишенным очистительной воды? О богах-покровителях более совсем не думали и привыкли легко обходиться без отечества.

Отсюда было недалеко и до того, чтобы восстать против него с оружием в руках. Начали заключать союзы с враждебными городами, чтобы доставить торжество своей партии. Из двух аргивян один желал управления аристократического и предпочитал Спарту Аргосу, другой предпочитал демократию и больше любил Афины. Ни тот, ни другой не дорожили очень независимостью своей гражданской общины и готовы были отдаться под власть другого города, лишь бы только этот город поддержал их партию в Аргосе. Из Фукидида и Ксенофонта мы видим ясно, что именно подобное настроение умов и было причиной такого долгого продолжения пелопонесской войны. В Платее богатые принадлежали к партии Фив и лакедемонян, бедные к партии Афин. В Корцире народная партия была за Афины, а аристократия за Спарту. У афинян были союзники во всех городах Пелопоннеса, а у Спарты во всех ионийских городах. Фукидид и Ксенофонт говорят согласно друг с другом, что не было ни одной гражданской общины, где бы народная партия не благоприятствовала афинянам, а аристократия спартанцам. Эта война является тем общим усилием, которое сделали греки, чтобы установить повсюду одинаковый образ правления под гегемонией одного города; но одни желали аристократического правления под покровительством Спарты, другие демократического с поддержкою Афин. То же самое было и во времена Филиппа: аристократическая партия во всех городах горячо желала владычества Македонии. Во времена Филопемена роли переменились, но чувства остались те же: народная партия желала владычества Македонии, а все, что стояло за аристократию, присоединилось к Ахейскому союзу. Гражданская община не является, таким образом, более предметом желаний и привязанности людей. Мало было греков, которые отказались бы пожертвовать муниципальной независимостью ради того, чтобы приобрести те учреждения, которые они предпочитали иметь.

Что же касается людей честных и с чуткой совестью, то те беспрерывные распри и смуты, свидетелями которых они были, внушали им отвращение к муниципальному порядку. Они не могли любить той формы общественного устройства, при которой бедные и богатые вели беспрерывные войны, где они видели бесконечную смену народных насилий и мести аристократов. Люди эти хотели избавиться от режима, который, создав сначала истинное величие, порождал теперь только страдания и ненависть. Начинали чувствовать необходимость выйти из муниципальной системы и найти другую форму управления гражданской общиной. Многие мечтали о том, по крайней мере, чтобы установить нечто вроде высшей власти над гражданской общиной и чтобы власть эта заботилась о поддержании общего порядка и заставляла бы жить в мире между собой маленькие беспокойные общества. Ради этого Фокион, истинный гражданин, советовал своим соотечественникам отдаться под власть Филиппа, обещая им в таком случае мир и безопасность.

В Италии дела шли таким же точно порядком, как и в Греции. Те же самые революции и та же самая борьба волновали города Лациума, Сабинской земли, Этрурии, и любовь к гражданской общине исчезала. И здесь, как и в Греции, каждый охотно присоединялся к чужому городу, чтобы доставить в родном городе перевес своим мнениям и своим интересам.

Такое расположение умов создало успех Рима; он повсюду поддерживал аристократическую партию, и повсюду аристократия была его союзницею. Приведем несколько примеров: род Клавдиев покинул Сабинскую землю вследствие междоусобных раздоров и переселился в Рим, потому что римские учреждения нравились ему больше, чем учреждения его родины. В то же самое время много латинских семей также выселились в Рим, потому что им не нравился демократический строй Лациума, а Рим только что восстановил владычество патрициата. В Ардее шла война между плебеями и аристократией; плебеи призвали на помощь вольсков, аристократия же отдала город римлянам. Этрурия была полна раздоров; Веии ниспровергли свое аристократическое правление; римляне напали на них, и другие этрусские города, где господствовала еще жреческая аристократия, отказали Веиям в своей помощи. Легенда добавляет, что во время этой войны римляне захватили одного вейского жреца и вынудили у него предсказание, обеспечившее им победу. Не дает ли эта легенда указаний на то, что этрусские жрецы помогли римлянам завоевать город?

Позже, когда Капуя возмутилась против Рима, замечено было, что всадники, т. е. сословие аристократическое, не приняли участия в этом восстании. В 313 году города Авсона, Сора, Минтурн и Весция были выданы римлянам аристократической партией. Когда этруски заключили между собою союз против Рима, это означало, что у них установился народный образ правления; единственный город Арациум отказался войти в этот союз, и это потому, что там преобладала аристократическая партия. Когда Аннибал явился в Италию, то все города заволновались, но не о независимости шло тут дело: в каждом городе аристократия стояла за Рим, а плебеи за Карфаген.

Образ правления в Риме может нам пояснить, почему аристократия отдавала ему постоянное предпочтение. И в нем, как и во всех других городах, совершался ряд переворотов, но только они шли медленнее. В 509 г., когда в других гражданских общинах Лациума были уже тираны, в Риме имела успех патрицианская реакция. Демократия впоследствии возвысилась, но весь ход этого возвышения был медленный и очень умеренный. Римское правление было, таким образом, дольше, чем какое бы то ни было другое, аристократичным, и оно могло быть надеждой аристократической партии.

Правда, в конце концов в Риме взяла верх демократия; но даже и тогда все приемы и способы управления оставались аристократическими. В комициях по центуриям голоса разделялись сообразно богатству, и почти то же самое было в комициях триб. В праве не было допущено никакого отличия для богатых, на деле же бедный класс был заключен в четыре городские трибы и имел только четыре голоса против тридцати одного класса собственников. К тому же ничего не могло быть обыкновенно спокойнее этих собраний; никто кроме председателя или того, кому он давал слово, на них не говорил; ораторов совершенно не было, ничего не обсуждали, все сводилось чаще всего к подаче голоса, к простому да или нет и к счету голосов. Последнее дело было очень сложным и требовало много времени и много спокойствия. К этому нужно прибавить, что сенат не возобновлялся ежегодно, как это делалось в демократических гражданских общинах Греции. По закону его состав назначался цензорами при каждой новой люстрации, в действительности же списки сенаторов мало изменялись от одной люстрации до другой, и вычеркнутые члены представляли исключение. Сенат был, таким образом, пожизненной корпорацией, набиравшей почти что самостоятельно своих членов; по-видимому, нередко сыновья наследовали отцам. Он был истинным олигархическим учреждением.

Нравы были еще более аристократичны, чем учреждения. У сенаторов были свои особые места в театре. Только одни богатые служили в коннице. Военные должности предоставлялись по большей части молодым людям из знатных семей; Сципиону не было еще шестнадцати лет, когда он уже командовал отрядом конницы.

Господство богатого класса удержалось в Риме дольше, чем в каком бы то ни было другом городе. Этому были две причины: первая та, что совершились великие завоевания, и выгоды их достались классу и без того богатому; все земли, отнятые у побежденных, достались ему, он же овладел торговлей побежденных стран и соединил с этим огромные выгоды сбора податей и управления провинциями. Так обогащаясь с каждым поколением, эти семьи становились чрезмерно богатыми, и каждая из них являлась по отношению к народу большой силой. Вторая причина была та, что римлянин, даже самый бедный, чувствовал внутреннее уважение к богатству. И в то время, когда настоящей клиентелы уже давно не существовало, она как бы возродилась под видом почтения, воздаваемого большим состояниям; установилось обыкновение, чтобы пролетарии являлись каждое утро приветствовать богатых и просить у них дневного пропитания.

Это не значит, чтобы в Риме не существовало так же, как и в других гражданских общинах, борьбы между богатыми и бедными. Но она началась только во времена Гракхов, т. е. после того, как завоевания были почти окончены. Кроме того эта борьба не имела никогда в Риме того свирепого характера, который она носила повсюду. Низшие слои в Риме не стремились так алчно к богатству; они слабо поддерживали Гракхов, не хотели верить, чтобы реформаторы работали ради них, и в решительную минуту их покинули. Аграрные законы, являвшиеся так часто угрозой для богатых, волновали народ только на поверхности, вообще же он оставался к ним равнодушен. Ясно видно, что он не слишком горячо стремился обладать землей; к тому же, если ему и предлагали раздел общественных земель, т. е. государственного имущества, он не думал по крайней мере никогда лишать богатых их собственности. Частью вследствие укоренившегося уважения, частью по привычке ничего не делать, он предпочитал жить в стороне и как бы под сенью богатых.

Этот класс имел мудрость принять в свою среду наиболее знатные семьи покоренных или союзных городов. Все, что было богатого в Италии, вошло мало-помалу в состав римского богатого класса. Это сословие постоянно возрастало в своем значении и сделалось господином государства. Оно одно занимало все государственные должности, потому что покупка этих должностей стоила очень дорого. Оно одно составляло сенат, потому что требовался очень высокий ценз для того, чтобы стать сенатором. Таким образом, мы видим то странное явление, что вопреки демократическим законам образовался класс знати, и что народ, всемогущий в своей власти, допустил ее подняться выше себя и никогда не оказывал ей настоящего сопротивления.

Следовательно, в третьем и втором веке до нашей эры Рим был городом, управление которого было наиболее аристократичным среди городов Италии и Греции. Заметим наконец, что если во внутренних делах сенат был принужден сообразоваться с народом, то во всем, что касалось внешней политики, он являлся абсолютным владыкой. Он принимал посланников, заключал союзы, раздавал провинции и легионы, утверждал распоряжения военачальников, определял условия для побежденных - все то, что в других местах было в ведении народного собрания. Иностранцы при своих сношениях с Римом никогда не имели дела с народом; они слышали только о сенате, и их поддерживали в том мнении, что народ не имел никакой власти. Такое именно мнение выражал один грек Фламинину. «В вашей стране, - говорил он, - управляет богатство, и все остальное ему подчинено».

Результатом этого было то, что во всех гражданских общинах аристократия обращала свои взоры к Риму, рассчитывала на него, принимала его своим покровителем и соединяла свою судьбу с его судьбою. Это казалось тем более дозволенным, что Рим ни для кого не был чужим городом: сабины, латины, этруски видели в нем сабинский, латинский, этрусский город, а греки считали его Грецией.

Как только Рим столкнулся с Грецией (в 199 г. до Р. Х.), аристократия стала на его сторону. Почти никто тогда не думал, что тут дело идет о самостоятельности, независимости и о подчинении, о выборе между этими двумя вещами; для большей части людей весь вопрос состоял в выборе между аристократией и народной партией. Во всех городах народная партия стояла за Филиппа, Антиоха или Персея, аристократическая партия - за Рим. У Полибия и у Тита Ливия мы можем видеть, что если в 198 г. Аргос отворил свои ворота македонцам, то потому, что там господствовала народная партия; в следующем году партия богатых отдает Опунт римлянам; у акарнанян аристократия заключает союзный договор с Римом, но, спустя год, этот договор был нарушен, и причина была та, что в течение этого года демократия снова захватила в свои руки власть; Фивы до тех пор остаются в союзе с Филиппом, пока там господствует народная партия, и как только власть переходит в руки аристократии, они тотчас же сближаются с Римом; в Афинах, в Деметриаде, в Фокее народ враждебен римлянам; Набид, демократический тиран, ведет с ними войну; Ахейский союз, пока им управляет аристократия, сочувствует Риму; люди, подобные Филопемену и Полибию, желают национальной независимости, но они все же предпочитают римское владычество владычеству демократии; в Ахейском союзе наступает момент, когда верх берет в свою очередь народная партия, и начиная с этого момента, союз является врагом Рима; Диэй и Критолай являются одновременно вождями народной партии и военачальниками союза против римлян; они мужественно сражаются при Скарфее и Левкопетре, может быть, не столько за независимость Греции, сколько за торжество демократии.

Подобные факты говорят достаточно ясно, каким образом Рим без особых усилий мог получить владычество. Муниципальный дух исчезал мало- помалу. Любовь к независимости становилась чувством очень редким, люди отдавались всецело интересам и страстям партий. Гражданская община стала незаметно забываться. Преграды, которые разделяли некогда города и делали из них различные маленькие миры, тесные горизонты которых ограничивали мысли и желания каждого, теперь эти преграды падали одна за другой. Во всей Италии и Греции различали только два разряда людей: с одной стороны, аристократический класс, с другой - народную партию; один призывал владычество Рима, другая его отвергала. Аристократия взяла верх, и Рим завоевал владычество.

4. Рим разрушает повсюду муниципальный порядок

Учреждения древней гражданской общины были ослаблены и как бы обессилены целым рядом переворотов. Первым результатом римского владычества было их окончательное разрушение; было уничтожено все, что от них еще оставалось. Это мы можем видеть всюду, наблюдая те условия, в которые попадали народы по мере того, как Рим подчинял их себе.

Прежде всего мы должны отрешиться от всех обычаев современной политики; мы не должны представлять себе, что народы входили один за другим в состав римского государства, подобно тому, как в наши дни завоеванные области присоединяются к государству, и оно, принимая в свой состав этих новых членов, расширяет, таким образом, свои границы. Римское государство, civitas romana, не увеличивалось вследствие завоеваний, оно заключало в себе всегда только сто семей, которые появлялись в религиозной церемонии ценза. Римская территория, ager romanus, тоже не расширялась; она по-прежнему была заключена в неизменные пределы, которые обозначили для нее цари и освящали ежегодно обряды Амбарвалий. Увеличивалось при каждом завоевании, во-первых, владычество Рима, imperium romanum, во- вторых, территория, принадлежащая государству - ager publicus.

Пока существовала республика, никому не приходило в голову, чтобы римляне вместе с другими народами могли образовать одну нацию. Рим мог, конечно, принять к себе некоторых побежденных, отдельных личностей, поселить их в своих стенах и обратить с течением времени в римлян, но он не мог ассимилировать чужую национальность со своей и присоединить к своей ее территорию. Причина этого лежала не в особенной политике Рима, но в принципе, который твердо держался в древности и от которого Рим отступил бы охотнее всякого другого города; но он не мог освободиться от него вполне.

Поэтому подчиненный народ не входил в состав римского государства - in civitatem, но он становился только под власть римлян - in imperium. Он не был соединен с Римом так, как соединены в настоящее время области с своей столицей; Рим не знал других отношений между собой и побежденными народами, как только подчинение или союз.

Казалось бы, вследствие всего изложенного, у покоренных народов должны были остаться муниципальные учреждения, и мир должен был обратиться в обширное собрание гражданских общин, различных между собою, но имеющих все во главе одну гражданскую общину. Ничего подобного не было. Римское завоевание произвело полную перемену во внутреннем строе каждого города.

С одной стороны, были подчиненные, dedititii, это были те, кто произнеся установленную формулу deditio, отдали в руки римского народа «себя самих, свои стены, свои земли, свои воды, свои дома, свои храмы, своих богов». Они отказались, значит, не только от своего муниципального управления, но и от всего, что было связано с ним в древности, т. е. от своей религии и своего частного права. Начиная с этого времени, люди эти не составляли более политического целого, у них не оставалось более никаких элементов правильного общественного устройства. Их город мог стоять по-прежнему, но их гражданская община погибла. Если они и продолжали жить вместе, то у них не было больше ни учреждений, ни законов, ни магистратов. Произвольная власть присланного из Рима префекта (praefectus) поддерживала среди них внешний порядок.

С другой стороны, были союзники, foederati, или socii. С ними поступали лучше. Вступая под римское владычество, они выговаривали себе право сохранения муниципального строя и организации гражданской общины; поэтому они продолжали иметь в каждом городе собственное государственное устройство, своих магистратов, сенат, пританей, законы, судей. Город считался независимым и имел, казалось, к Риму только отношение союзника к союзнику. Однако, в условие договора, заключаемого при завоевании, Рим включал следующую формулу: majestatem populi romani comiter conservato. Эти слова устанавливали зависимость союзной гражданской общины по отношению к общине-госпоже, а так как они были очень неясны, то вследствие этого и мера этой зависимости была всегда в руках сильнейшего. Эти так называемые свободные города получали приказания из Рима, повиновались проконсулам и платили налоги его сборщикам; их магистраты отдавали отчет правителю провинции, который принимал также жалобы на их судей. Но самая природа муниципального строя древних была такова, что для него требовалась или полная независимость, или же он переставал существовать. Между сохранением учреждений гражданской общины и подчинением чужеземному владычеству существовало противоречие, которое, быть может, не так ясно представляется в настоящее время, но которое должно было бросаться в глаза людям той эпохи. Муниципальная свобода и владычество Рима были несовместимы; подобная свобода могла быть только призраком, ложью, обманом для толпы. Каждый из этих городов посылал почти каждый год депутацию в Рим, и здесь в сенате решались их самые близкие и самые мелкие дела. Города имели еще своих муниципальных магистратов, архонтов и стратегов, свободно избранных ими самими; но единственною обязанностью архонта оставалось вносить свое имя в общественные списки для обозначения года, а стратег, некогда вождь армии и государства, заведывал теперь только путями сообщения и надзирал за городскими рынками.

Таким образом, муниципальные учреждения погибали равно и у тех народов, которых называли союзниками, и у тех, которых называли подчиненными; была только та единственная разница, что у первых сохранялись еще внешние формы муниципальных учреждений. По правде сказать, гражданской общины, такой, как ее понимали древние, мы больше нигде не видим за исключением только стен самого Рима.

К тому же Рим, разрушая повсюду строй гражданской общины, не ставил ничего на его место; и народам, у которых он отнимал их учреждения, он не давал взамен своих; он не думал даже о том, чтобы создать для них новые учреждения для их пользования. Он никогда не создал определенного государственного устройства для подвластных ему народов и не сумел установить точных правил для управления ими. Даже та власть, которою он пользовался по отношению к ним, не имела в себе ничего правильного; так как они не составляли части его государства, его гражданской общины, он и не мог оказывать на них никакого законного воздействия; подданные были для него чужеземцами, вследствие этого по отношению к ним у него была та неупорядоченная безграничная власть, какую древнее муниципальное право давало гражданину над иностранцем или врагом. Этим принципом долго руководилась римская администрация, и вот как она вела дело.

Рим посылал одного из своих граждан в завоеванную страну; он делал эту страну провинцией данного человека, т. е. она составляла предмет его должности, его заботы, его личного дела; таков был смысл словаprovincia на древнем языке. В то же время Рим вверял этому гражданину imperium, это означало, что он отказывается в его пользу на неопределенное время от верховной власти в стране. С этих пор данный гражданин представлял в своей особе все права республики и в силу этого являлся абсолютным владыкою. Он определял размеры налогов, он пользовался властью над всеми военными силами, он судил. Никакой государственный правопорядок не определял его отношений к его подданным или союзникам. Восседая на судейском месте, он судил по своей собственной воле. Никакой закон не был для него обязателен, ни закон провинций, потому что он был римлянин, ни римский закон, потому что он судил жителей провинции. Для того, чтобы существовали какие-нибудь законы между ним и управляемым им населением, он должен был сам их создать, потому что только он один мог связать себя. Поэтому та власть, которою он был облечен,imperium, включала в себя также власть законодательную. Отсюда произошло, что правители имели право и усвоили себе обычай при своем вступлении в должность обнародывать собрание законов, которое они называли своим эдиктом и с которым обязывались нравственно сообразоваться. Но так как правители менялись ежегодно, то и кодексы также менялись ежегодно, в силу той простой причины, что единственным источником закона являлась воля человека, облеченного в данное время властью, imperium. Это правило наблюдалось столь строго, что если произнесенный правителем приговор не был еще приведен в исполнение в момент его отъезда из провинции, то прибытие его преемника уничтожало по праву его постановление, и дело разбиралось снова.

Так неограниченна была власть правителя. Он был воплощенным законом. Призвать римское правосудие против его насилий или преступлений жители провинции могли только в том случае, если они могли найти римского гражданина, который соглашался быть их патроном, потому что сами по себе они не имели права ни ссылаться на закон гражданской общины, ни обращаться к ее судам. Они были иностранцами; юридический и официальный язык называл их peregrini; все, что гласил закон относительно hostis, продолжало применяться и к ним.

Законное положение жителей империи обрисовывается перед нами ясно в произведениях римских юристов. Мы видим там, что народы считались не имеющими уже своих законов и не получившими еще законов римских. Для них, значит, ни в какой форме не существовало права. В глазах римского юриста житель провинции не может быть ни супругом, ни отцом, т. е. это значит, что закон не признает за ним ни супружеской, ни отеческой власти. Собственности не существует для него; для него существует даже двойная невозможность стать собственником: во-первых, в силу его личного положения, потому что он не римский гражданин; во-вторых, в силу положения его земли, так как земля эта не римская, а закон допускает право полной собственности только в пределах ager romanus. Поэтому римские юристы и говорят, что провинциальная земля никогда не бывает частной собственностью, и что люди могут иметь на нее только права временного владения и пользования. То, что они говорят во втором веке нашей эры о провинциальной земле, относилось вполне к италийской земле до того дня, когда вся Италия получила права римской гражданской общины, как мы это сейчас увидим.

Итак, вполне доказано, что народы, по мере того как они вступали под власть Рима, теряли свою муниципальную религию, свое управление, свое частное право. Можно думать, что Рим смягчал на практике то, что было разрушительного в этом подчинении ему. Поэтому мы видим, что если римский закон и не признавал за подданными отеческой власти, то он во всяком случае оставлял эту власть существовать в нравах и обычаях. Если данному человеку не разрешалось называть себя собственником земли, то ему все-таки предоставлялось владение ею; он обрабатывал свою землю, продавал ее, завещал. В таком случае не говорилось, что эта земля - его, но говорили, что она как бы его, pro suo. Она не была его собственностью, dominium, но она была в числе его имущества, in bonis. Таким образом, Рим изобрел для выгоды подданного целую массу обходов и особых выражений в языке. Конечно, муниципальные традиции мешали римскому гению создать законы для

побежденных, но он не мог все же допустить, чтобы общества совершенно распались. В принципе он ставил их вне закона, вне права; в действительности они жили так, как будто имели законы, право. Но кроме этого и терпимости победителя у них не было ничего; все учреждения побежденных должны были пасть, все законы их - погибнуть. Imperium romanum представляла, особенно при республиканском и сенаторском режиме, исключительное зрелище: единственная гражданская община возвышалась, сохраняя свои учреждения и право; все же остальное, т. е. восемьдесят миллионов душ, или не имели более никаких законов, или, во всяком случае, не имели таких, которые бы признавались господствующей гражданской общиной. Мир не был в точном смысле хаосом, но грубая сила, произвол, условность - одни поддерживали общество за отсутствием законов и принципов.

Таково было следствие победы римлян над народами, которые сделались постепенно их добычей. Все, составлявшее гражданскую общину, погибло: сначала религия, потом управление и, наконец, частное право; все муниципальные учреждения, поколебленные уже с давних пор, были вырваны с корнем и уничтожены. Но никакое общественное устройство, никакая система управления не заменили тотчас же исчезнувшего. Был некоторый промежуток времени между тем моментом, когда распался муниципальный строй, и тем, когда начали нарождаться другие формы общежития. Нация не сменила непосредственно гражданскую общину, так как imperium romanum не походила никоим образом на нацию. Это была нестройная масса; истинный порядок был только в центре, все же остальное имело лишь временный, искусственный строй и то лишь ценою покорности. Покоренные народы могли достигнуть возможности сорганизоваться в политическое целое, только завоевав в свою очередь те права и учреждения, которые Рим хотел сохранить лишь для себя; для этого им нужно было войти в римскую гражданскую общину, занять там место, тесно сблизиться с ней и преобразовать ее так, чтобы создать из себя и Рима одно целое. Это было трудное дело, и на него требовалось много времени.

5. Покоренные народы входят в состав римской гражданской общины

Мы только что видели, насколько плачевно было положение подданных Рима и насколько судьба гражданина должна была казаться завидной. Страдало не одно тщеславие; тут дело шло об интересах более реальных и более дорогих. Человек, не бывший римским гражданином, не считался ни супругом, ни отцом; он не мог быть по закону ни собственником, ни наследником. Звание римского гражданина было так важно, что не имевший его оставался вне права, и только тот, кто его имел, входил в правильно устроенное общество. Звание это сделалось, следовательно, предметом самых горячих желаний людей. Латины, италийцы, греки и позже испанцы и галлы стремились стать римскими гражданами, это было единственное средство получить права и иметь какое- нибудь значение. Все эти народы, один за другим, приблизительно в том же порядке, в котором они подпадали под владычество Рима, начали добиваться того, чтобы войти в состав римской гражданской общины, и после долгих усилий им это удалось.

Это медленное вступление народов в состав римского государства является последним актом длинной истории преобразования социального строя древних. Для того, чтобы исследовать это великое событие во всех его последовательных фазисах, нужно обратиться к его началу в четвертом веке до нашей эры.

Лациум давно уже покорен; из сорока населявших его мелких народов Рим половину истребил, у некоторых отнял их земли, остальным же оставил звание союзников. В 340 году они заметили, что союз этот приносит им только вред, что они должны во всем повиноваться, что они обречены проливать ежегодно кровь и тратить свои деньги единственно ради выгоды Рима. Они составили союз, и вождь их Анний таким образом формулировал их требования римскому сенату: «Пусть у нас будет равенство, пусть нам дадут одни и те же законы, пусть мы будем составлять с вами единое государство, una civitas, чтобы у нас было одно только имя и чтобы мы все назывались равно римлянами». Так уже в 340 г. Анний высказал пожелания, которые стали потом постепенно общими для всех народов, но которые должны были вполне осуществиться только спустя пять с половиною веков. В четвертом же веке подобная мысль была очень нова и вполне неожиданна. Римляне объявили ее чудовищной и преступной; она, действительно, противоречила древней религии и древнему праву гражданских общин. Консул Манлий ответил, что если бы даже случилось, что подобное предложение было бы принято, то он, консул, убил бы собственной рукою первого латина, который явился бы заседать в сенат; затем, обращаясь к алтарю, он призвал бога во свидетели: «Ты слышал, о Юпитер, нечестивые речи, которые исходили из уст этого человека! Можешь ли потерпеть, о бог, чтобы в твоем священном храме, как сенатор, как консул, заседал чужеземец»? Манлий выражал, таким образом, то старинное чувство отвращения, которое удаляло гражданина от чужеземца; это был голос древнего религиозного закона, который предписывал, чтобы люди ненавидели чужеземца, потому что он ненавистен богам гражданской общины. Манлию казалось невозможным, чтобы латин был сенатором, потому что местом собрания сената был храм, а римские боги не могли допустить присутствия чужеземца в своем святилище.

За этим последовала война; побежденные латины принуждены были к deditio, т. е. они отдали римлянам свои города, свои культы, свои законы, свои земли. Их положение стало ужасно. Один из консулов сказал в сенате, что если государство не желает создать кругом Рима обширную пустыню, то необходимо с некоторым милосердием урегулировать положение латинов. Тит Ливий говорит неясно о том, что было сделано; если ему верить, то латинам было дано право римского гражданства, но за исключением из области политических прав права голоса, а из гражданских прав - брака; кроме того надо заметить, что эти новые граждане не включались в ценз, - совершенно очевидно, что сенат обманывал латинов, давая им название римских граждан; под этим названием скрывалось настоящее подчинение, так как те, кто назывались гражданами, должны были нести все обязанности, не имея никаких гражданских прав. Это настолько верно, что многие латинские города восстали, требуя, чтобы у них взяли назад это мнимое право гражданской общины.

Прошло около ста лет, и хотя Тит Ливий ничего нам об этом не сообщает, но видно совершенно ясно, что политика Рима изменилась. Положение латинов теперь уже другое, право гражданства без права голоса и connubium теперь уже не существует более. Рим отнял у них это имя или, вернее, он уничтожил эту ложь и решился возвратить различным городам их муниципальное устройство, их законы, их магистратуры.

Право гражданства стало цениться тогда чрезвычайно высоко, во-первых, потому, что оно было полным, затем потому еще, что являлось привилегией. В силу его человек являлся членом комиций самого могущественного в Италии города; он мог сделаться консулом и начальствовать над легионами. В этом же праве лежала возможность удовлетворения и более скромных притязаний: благодаря ему можно было посредством брака вступить в союз с римской семьей, можно было поселиться в Риме и сделаться там собственником, можно было заняться торговлей в Риме, который начал уже занимать первое место среди торговых городов тогдашнего мира. Можно было войти в компанию сборщиков податей, т. е. принять участие в тех огромнейших барышах, которые давало взимание податей или спекуляции на общественные земли, ager publicus. Где бы человек ни жил, он пользовался сильным покровительством, он мог уклониться от власти муниципальных магистратов и он был защищен от произвола даже самих римских магистратов. Вместе с правами римского гражданина приобретались почести, богатство и безопасность.

Латины горячо добивались этого звания и употребляли все средства для достижения его. В один прекрасный день, когда Рим пожелал отнестись несколько строже к этому делу, оказалось, что двенадцать тысяч латинов получили обманом право римского гражданства.

Рим смотрел на это обыкновенно сквозь пальцы, находя, что таким образом его население увеличивается, и пополняется убыль от войн. Но латинские города страдали: их наиболее богатые жители становились римскими гражданами, и Лациум беднел. Налоги, от которых богатые освобождались в качестве римских граждан, становились все более и более тяжкими, и количество воинов, которых нужно было ежегодно выставлять Риму, становилось все труднее набирать. Чем более возрастало число тех, кто получал права римского гражданства, тем тяжелее было положение тех, кто не имел этих прав. И вот настало время, когда латинские города потребовали, чтобы право римского гражданства перестало быть привилегией.

Италийские города, покоренные уже около двух веков, находились почти в том же положении, как и латинские; они также видели, что их наиболее богатые граждане покидают их и делаются римлянами, и италийские города потребовали тоже и для себя прав римского гражданства. Участь подданных или союзников становилась тем невыносимее, что как раз в эту эпоху римская демократия возбудила великий вопрос об аграрных законах. Основанием всех этих законов было то, что ни подданный, ни союзник не могли быть собственниками земли без формального акта гражданской общины, и затем большая часть италийских земель должна была принадлежать республике; одна партия требовала, чтобы все эти земли, которые почти сплошь были населены италийцами, были отобраны государством и поделены между бедными Рима. Италийцам угрожало, таким образом, всеобщее разорение; они живо чувствовали необходимость иметь гражданские права, а получить их они могли, только став римскими гражданами.

Война, которая возгорелась вслед за этим, получила название войны союзнической; действительно, римские союзники взялись за оружие, чтобы перестать быть союзниками и сделаться римлянами. Победоносный Рим был тем не менее принужден дать то, чего от него требовали, и народы италийские получили права римского гражданства. Слившись отныне с римлянами, они могли голосовать на форуме; в частной жизни они управлялись римскими законами; их права на землю были признаны, и земля италийская могла наравне с римской землею делаться собственностью. Тогда установилось jus italicum; это право касалось не лично италийца, потому что италиец сделался уже римлянином, но италийской земли, на которую могло теперь распространяться право собственности так же, как это было по отношению к ager romanus. Начиная с этого времени, вся Италия составляет одно государство; оставалось только включить в это единство и провинции.

Нужно делать различие между провинциями Запада и Грецией. На Западе была Галлия и Испания, которые до завоевания их римлянами не знали истинного муниципального строя. Рим постарался создать муниципальный порядок у этих народов; потому ли, что он считал невозможным управлять ими иначе, или же для того, чтобы их ассимилировать с италийскими народностями, надо было заставить их пройти тот же путь, который прошли уже эти народы. Отсюда произошло то, что императоры, подавлявшие всякую политическую жизнь в Риме, старательно поддерживали формы свободного муниципального строя в провинции. Таким образом сложились гражданские общины в Галлии; в каждой из них был свой сенат, свое аристократическое сословие, свои выборные должностные лица; у каждой был даже свой местный культ, свой гений, свое городское божество, на подобие того, что было в древней Греции и в Италии. Но вводимый таким образом муниципальный строй не препятствовал людям достигнуть римского гражданства; он их к этому, наоборот, подготовлял. Искусно установленная между этими городами иерархия обозначала те ступени, которые должны были они пройти, чтобы незаметно приблизиться к Риму и, наконец, слиться с ним совершенно. Различались, во-первых, союзники, которые имели управление и собственные законы, но никакой правовой связи с римскими гражданами; во-вторых - колонии, которые пользовались гражданским правом римлян, но не имели их политических прав; в- третьих - города, имевшие италийское право, т. е. те, которым милость Рима дала права полной собственности на их земли, как будто бы эти земли находились в Италии; в четвертых - города, имевшие латинское право, т. е. обитатели которых могли согласно некогда существовавшему в Лациуме обычаю стать римскими гражданами, после того как они исполняли у себя какую-нибудь муниципальную должность. Эти различия были так глубоки, что между жителями городов двух различных категорий невозможны были ни брак, ни иные какие-либо основанные на законе отношения. Но императоры позаботились о том, чтобы города могли подниматься со ступени на ступень и переходить постепенно из состояния подданного или союзника к италийскому праву и от италийского выше - к латинскому. Когда город достигал этого положения, то его наиболее влиятельные и известные семьи становились одна за другою римскими.

Греция вошла также постепенно в состав римского государства. Каждый город сохранял вначале формы и весь механизм муниципального управления. В момент завоевания Греция выказала желание сохранить свою автономию, и автономия была ей предоставлена, быть может, даже на более долгое время, чем она сама того желала. После смены нескольких поколений она стала стремиться к тому, чтобы сделаться римской; тщеславие, честолюбие, интерес - все побуждало ее к этому.

Греки не питали к Риму той ненависти, какую обыкновенно чувствуют к чуждому владыке; они восторгались им, относились к нему с благоговейным почтением; по собственному желанию они установили ему культ и воздвигали храмы, как богу. Каждый город забывал свое городское божество и поклонялся вместо него богу Риму и богу Цезарю; им посвящены были самые великолепные праздники; самою высшею обязанностью первейших магистратов было справлять с величайшей пышностью Августовы игры. Люди привыкали, таким образом, смотреть поверх своей гражданской общины; Рим представлялся им гражданской общиной по преимуществу, там было истинное отечество, пританей всех народов. Родной город представлялся маленьким, тесным, его интересы не занимали больше ума, почести, которые он предоставлял, не удовлетворяли более самолюбия. Уважать можно было только римского гражданина. Правда, во времена императоров это звание не заключало в себе более никаких политических прав, но оно предоставляло зато более солидные преимущества; человек, облеченный им, приобретал в то же время полное право собственности, право брака, отеческую власть и все частное право Рима. Те законы, которые каждый находил в своем родном городе, были изменчивы, лишены прочного основания; их только временно терпели; римляне их презирали, и сами греки уважали мало. Чтобы иметь законы, твердо установленные, всеми признаваемые, поистине священные, нужно было иметь римские законы.

Мы не только не видим, чтобы вся Греция, но даже чтобы какой-нибудь из греческих городов формально потребовал себе так страстно желаемого права римского гражданства, но греки, каждый отдельно, лично стремились его приобрести, и Рим охотно его давал. Одни получали его по милости императора; другие покупали его; право это давалось тому, у кого было трое детей или кто служил в известном отряде войска; иногда для приобретения его достаточно было выстроить торговое судно известной грузовой емкости или же привезти хлеба в Рим. Самым быстрым и легким способом приобретения этих прав было продать себя в качестве раба римскому гражданину; потому что освобождение раба с соблюдением всех законных форм давало ему права римского гражданства.

Человек, имевший звание римского гражданина, не принадлежал более ни в гражданском, ни в политическом отношении своему родному городу. Он мог продолжать в нем жить, но он считался уже иностранцем; он не был более подчинен законам этого города, не повиновался более его властям, не участвовал более в несении денежных повинностей. Это было следствие древнего принципа, не разрешавшего человеку принадлежать одновременно к двум гражданским общинам. Произошло совершенно естественно, что через несколько поколений в каждом греческом городе образовалось значительное количество людей, обыкновенно наиболее богатых, которые не признавали ни управления, ни права этого города. Таким образом, муниципальный строй погибал медленно; он умер как бы естественной смертью. Настал день, когда гражданская община представляла из себя рамки, в которых ничего уже более не заключалось, где местные законы почти ни к кому уже более не применялись, где муниципальным судьям некого уже было судить.

Наконец, после того как восемь или десять поколений горячо добивались права римского гражданства, после того как все, что имело какое-нибудь значение, получило его, появился декрет императора, даровавший его всем свободным людям без исключения.

Странно здесь то обстоятельство, что нельзя указать достоверно ни времени, когда был издан этот декрет, ни имени императора, его издавшего. Честь его издания приписывают с некоторой вероятностью Каракале, т. е. тому именно государю, который никогда не отличался возвышенными взглядами; впрочем, ему и приписывают это только как чисто фискальную меру. Мы не встречаем в истории более важного декрета, чем этот: он уничтожал различие, существовавшее со времени римского завоевания между народом господствующим и народом подвластным; он уничтожал различие еще более древнее, то, которое религия и право установили между гражданскими общинами. Между тем историки того времени совершенно его не отметили, и мы знаем о нем только из двух неясных текстов юристов и затем из краткого указания Диона Кассия. Если этот декрет не поразил современников и не обратил на себя внимания тех, кто писал тогда историю, то это произошло вследствие того, что самая перемена, законным выражением которой он явился, произошла уже давно. Неравенство между гражданами и подданными ослабевало с каждым поколением и мало-помалу исчезло. Декрет мог пройти незамеченным под видом простой фискальной меры; он провозглашал и переносил в область права то, что было уже совершившимся фактом.

Звание гражданина начало выходить тогда из употребления, если же и употреблялось, то лишь для обозначения положения свободного человека, в противоположность положению раба. Начиная с этого времени, все, что входило в состав римской империи от Испании и до Эфрата, образовало действительно один народ и одно государство. Различие между гражданскими общинами исчезло; различие между нациями обнаруживалось еще очень слабо. Все жители этой громадной империи были равно римлянами. Галл оставил свое имя галла и охотно поспешил назваться римлянином; так же поступил испанец, так же сделал и обитатель Фракии или Сирии. Существовало одно только имя, одно только отечество, одно только правительство и одно только право.

Мы видим, как сильно развивалась из века в век римская гражданская община. Вначале в ее состав входили только патриции и клиенты; затем в нее проник класс плебеев, затем латины, потом италийцы и, наконец, жители провинций. Однако, завоевания было недостаточно, чтобы совершилась такая великая перемена; потребовалось еще медленное преобразование идей, осторожные, но беспрерывные уступки императоров и побуждение личного интереса. Тогда мало-помалу исчезли все гражданские общины. Римская гражданская община, последняя устоявшая от разрушения, преобразовалась сама настолько, что обратилась в соединение многих народов под властью единого верховного главы. Так пал муниципальный строй.

В нашу задачу не входит говорить теперь о том, какой системой управления был заменен этот строй, а также исследовать, была ли эта перемена прежде всего выгодна или гибельна для народов. Мы должны остановиться на том моменте, когда старинные формы общественной жизни, установленные древностью, исчезают навсегда.

Римская империя (древний Рим) оставила нетленный след во всех европейских землях, куда только ступали его победоносные легионы. Каменная вязь римской архитектуры сохранилась и по сей день: стены, защищавшие граждан, по которым двигались войска, акведуки, доставлявшие горожанам свежую воду, и мосты, переброшенные через бурные реки. Как будто всего этого было недостаточно, легионеры возводили все новые и новые сооружения - даже когда границы империи начали отступать. В эпоху Адриана , когда Рим куда больше был озабочен сплочением земель, нежели новыми завоеваниями, невостребованная боевая удаль воинов, надолго оторванных от дома и семьи, была мудро направлена в другое созидательное - русло. В каком-то смысле вся европейская обязана своим рождением именно римским строителям, внедрившим множество новшеств и в самом Риме, и за его пределами. Важнейшими достижениями градостроительства, имевшего целью общественное благо, стали канализация и водопроводы, создававшие здоровые условия жизни и способствовавшие увеличению населения и росту самих городов. Но все это было бы невозможно, если бы римляне не изобрели бетон и не начали использовать арку в качестве основного архитектурного элемента. Именно эти два новшества разнесла римская армия по всей империи.

Так как каменные арки выдерживали огромный вес и их можно было строить очень высокими - иногда по два-три яруса,- инженеры, трудившиеся в провинциях, без труда одолевали любые реки и ущелья и добирались до самых дальних краев, оставляя позади себя прочные мосты и мощные водопроводы (акведуки). Подобно многим другим сооружениям, построенным с помощью римских войск, мост в испанском городе Сеговии, по которому проходит водопровод, имеет гигантские размеры: 27,5 м в высоту и около 823 м в длину. Необычайно высокие и стройные столбы, сложенные из грубо обтесанных и ничем не скрепленных гранитных глыб, и 128 изящных арок оставляют впечатление не только небывалой мощи, но и имперской самоуверенности. Это чудо инженерного искусства, построенное около 100 т. и. э., стойко выдержало испытание временем: еще недавно мост служил системе водоснабжения Сеговии.

Как все начиналось?

Ранние поселения на месте будущего города Рима возникли на Апеннинском полуострове, в долине реки Тибр, в начале I тысячелетия до н. э. По преданию, римляне происходят от троянских беженцев, основавших в Италии город Альба-Лонгу. Сам же Рим, по легенде, был заложен Ромулом, внуком царя Альба-Лонги, в 753 г. до н. э. Как и в греческих полисах, в ранний период истории Рима им управляли цари, пользовавшиеся фактически такой властью, как и греческие. При царе тиране Тарквинии Гордом произошло народное восстание, в ходе которого царская власть была уничтожена и Рим превратился в аристократическую республику. Её население чётко делилось на две группы - привилегированное сословие патрициев и обладавшее значительно меньшими правами сословие плебеев. Патрицием считался член древнейшего римского рода, только из патрициев избирался сенат (главный правительственный орган). Значительную часть ранней его истории составляет борьба плебеев за расширение своих прав и превращение членов их сословия в полноправных римских граждан.

Древний Рим отличался от греческих городов-государств, поскольку находился в совершенно других географических условиях - единый Апеннинский полуостров с обширными равнинами. Поэтому начиная с самого раннего периода его истории его граждане были вынуждены соперничать и бороться с соседними италийскими племенами. Побеждённые народы подчинялись этой великой империи либо на правах союзников, либо просто включались в состав республики, причём покорённое население не получало прав римских граждан, нередко обращаясь в рабов. Наиболее сильными противниками Рима в IV в. до н. э. были этруски и самниты, а также отдельные греческие колонии на юге Италии (Великая Греция). И всё же, несмотря на то что римляне часто враждовали с греческими колонистами, более развитая эллинская культура оказывала заметное воздействие на культуру римлян. Дошло до того, что древнеримские божества стали отождествляться с их греческими аналогами: Юпитер - с Зевсом, Марс - с Аресом, Венера - с Афродитой и т. д.

Войны Римской империи

Самым напряжённым моментом в противостоянии римлян с южно-италийцами и греками стала война 280-272 гг. до н. э., когда в ход боевых действий вмешался Пирр, царь государства Эпир, находившегося на Балканах. В конце концов, Пирр и его союзники были разбиты, а к 265 г. до н. э. Римская республика объединила под своей властью всю Центральную и Южную Италию.

Продолжая войны с греческими колонистами, римляне столкнулись на Сицилии с Карфагенской (Пунической) державой. В 265 г. до н. э. начались так называемые Пунические войны, продолжавшиеся вплоть до 146 г. до н. э., почти 120 лет. Вначале римляне вели боевые действия против греческих колоний на востоке Сицилии, в первую очередь против самой крупной из них - города Сиракузы. Затем начались захваты уже карфагенских земель на востоке острова, приведшие к тому, что карфагеняне, обладавшие сильным флотом, атаковали римлян. После первых поражений римлянам удалось создать свой собственный флот и разгромить карфагенские суда в битве у Эгатских островов. Был подписан мир, согласно которому в 241 г. до н. э. вся Сицилия, считавшаяся житницей Западного Средиземноморья, стала собственностью Римской республики.

Недовольство карфагенян результатами Первой Пунической войны , а также постепенное проникновение римлян на территорию Иберийского полуострова, которым владел Карфаген, привели ко второму военному столкновению между державами. В 219 г. до н. э. карфагенский полководец Ганнибал Барки захватил испанский город Сагунт, союзника римлян, затем прошёл через Южную Галлию и, преодолев Альпы, вторгся на территорию собственно Римской республики. Ганнибала поддержала часть италийских племён, недовольных владычеством Рима. В 216 г. до н. э. в Апулии, в кровопролитном сражении у Канн, Ганнибал окружил и почти полностью уничтожил римскую армию, которой командовали Гай Теренций Варрон и Эмилий Павел. Однако взять сильно укреплённый город Ганнибал не смог и в итоге был вынужден покинуть Апеннинский полуостров.

Война была перенесена на север Африки, где находились Карфаген и другие поселения пунийцев. В 202 г. до н. э. римский полководец Сципион разгромил армию Ганнибала у городка Зама, южнее Карфагена, после чего был подписан мир на условиях, продиктованных римлянами. Карфагеняне лишались всех своих владений вне Африки, были обязаны передать римлянам все военные суда и боевых слонов. Победив во Второй Пунической войне, Римская республика стала самым могущественным государством в Западном Средиземноморье. Третья Пуническая война, проходившая с 149 по 146 г. до н. э., свелась к добиванию уже поверженного противника. Весной 14б г. до н. э. Карфаген был взят и разрушен, а его жители .

Оборонительные стены Римской империи

Рельеф с колонны Траяна изображает сцену (см. слева) из времен дакийских войн; легионеры (они без шлемов) сооружают из прямоугольных кусков дерна походный лагерь. Когда римские воины оказывались во вражеских землях, строительство таких укреплении было обычным делом.

«Страх породил красоту, и древний Рим дивным образом преобразился, изменив прежнюю - мирную - политику и начав спешно возводить башни, так что вскоре все семь его холмов засверкали бронею непрерывной стены» - так писал один римлянин о мощных укреплениях, сооруженных вокруг Рима в 275 г. для защиты от готов. По примеру столицы крупные города по всей Римской империи, многие из которых давно «перешагнули» пределы прежних стен, поспешили укрепить свои оборонительные рубежи.

Возведение городских стен было чрезвычайно трудоемкой работой. Обычно вокруг поселения прорывали два глубоких рва, а между ними нагромождали высокий земляной вал. Он служил своего рода прослойкой между двумя концентрическими стенами. Внешняя стена уходила в землю на 9 м , чтобы враг не мог сделать подкоп, а наверху была снабжена широкой дорогой для дозорных. Внутренняя стена поднималась еще на несколько метров, чтобы затруднить обстрел города. Такие укрепления почти не поддавались разрушению: их толщина достигала 6 м , а каменные глыбы были пригнаны друг к другу металлическими скобами - для большей прочности.

Когда были завершены стены, можно было приступать к возведению ворот. Над проемом в стене сооружалась временная деревянная арка - опалубка. Поверх нее искусные каменщики, двигаясь с обеих сторон к середине, клали клинообразные плиты, образуя изгиб свода. Когда был вложен последний - замковый, или ключевой,- камень, опалубку убирали, а рядом с первой аркой принимались строить вторую. И так до тех пор, пока весь проход в город не оказывался под полукруглой крышей - Коробовым сводом.

Сторожевые посты на воротах, охранявшие покой города, часто представляли собой настоящие маленькие крепости: там имелись воинские казармы, запасы оружия и продовольствия. В Германии прекрасно сохранилась так называемая (см. внизу). На ее нижних лажах вместо окон были бойницы, а с обеих сторон высились круглые башни - что-бы удобнее было вести обстрел неприятеля. Во время осады на ворота опускалась мощная решетка.

Стена, построенная в III веке вокруг Рима (19 км в длину, 3,5 м в толщину и 18 м в высоту), насчитывала 381 башню и 18 ворот с опускающимися решетками. Стену постоянно подновляли и укрепляли, так что она прослужила Городу вплоть до XIX века, то есть до усовершенствования артиллерии. Две трети этой стены стоят и поныне.

Величественная Порта Нигра (то есть Черные ворота), вздымающаяся на 30 м в высоту, олицетворяет мощь имперского Рима. Укрепленные ворота фланкированы двумя башнями, одна из которых значительно повреждена. Некогда ворота служили въездом за городские стены II века н. э. в Августу Тревирорум (впоследствии Трир), северную столицу империи.

Акведуки Римской империи. Дорога жизни имперского города

Знаменитый трехъярусный акведук в Южной Франции (см. выше), переброшенный через реку Гар и ее низменную долину - так называемый Гардский мост, - столь же красив, сколь и функционален. Это сооружение, протянувшееся на 244 м в длину, ежедневно поставляю с расстояния 48 км около 22 тонн воды в город Немаус (ныне Ним). Гардский мост до сих пор остается одним из чудеснейших произведений римского инженерного искусства.

Для римлян, славившихся достижениями в инженерном деле, предметом особой гордости были акведуки . По ним в древний Рим ежедневно поступало около 250 миллионов галлонов свежей воды. В 97 г. н. э. Секст Юлий Фронтин, смотритель системы водоснабжения Рима, риторически вопрошал: «Кто осмелится сравнивать с праздными пирамидами или какими-нибудь никчемными - хоть и знаменитыми - творениями греков наши водопроводы - эти великие сооружения, без которых немыслима жизнь человека?» Под конец своего величия город обзавелся одиннадцатью акведуками, по которым бежала вода с южных и восточных холмов. Инженерное дело превратилось в настоящее искусство : казалось, грациозные арки легко перескакивали препятствия, к тому же украшая пейзаж. Римляне быстро «поделились» своими достижениями с остальными областями римской империи, и до сих пор можно видеть остатки многочисленных акведуков во Франции, Испании, Греции, Северной Африке и Малой Азии.

Чтобы обеспечить водой провинциальные города, чье население уже истощило местные запасы, и соорудить там термы и фонтаны, римские инженеры прокладывали каналы к рекам и источникам, нередко удаленным на десятки миль. Стекая под небольшим наклоном (Витрувий рекомендовал минимальный уклон 1:200), драгоценная влага бежала по каменным трубам, которые пролегали через сельскую местность (и по большей части были упрятаны в подземные тоннели или рвы, повторявшие очертания ландшафта) и в конце концов достигали черты города. Там вода благополучно поступала в общественные резервуары. Когда на пути трубопровода попадались реки или ущелья, строители перебрасывали через них арки, позволявшие сохранить прежний мягкий уклон и поддержать непрерывный приток воды.

Чтобы угол падения воды оставался постоянным, землемеры вновь прибегали к громе и хоробату, а также к диоптру, измерявшему горизонтальные углы. Опять-таки основная тяжесть работ ложилась на плечи войска. В середине II века н.э. одного военного инженера попросили разобраться в трудностях, возникших при строительстве акведука в Сальдах (в нынешнем Алжире). Два отряда рабочих принялись рыть тоннель в холме, двигаясь друг к другу с противоположных сторон. Инженер скоро понял, в чем дело. «Я измерил оба тоннеля,- писал он позднее,- и обнаружил, что сумма их длин превышает ширину холма». Тоннели просто не встретились. Он нашел выход из положения, пробурив между тоннелями скважину и соединив их, так что вода стала течь как надо. Город почтил инженера памятником.

Внутреннее положение Римской империи

Дальнейшее усиление внешнего могущества Римской республики одновременно сопровождалось глубоким внутренним кризисом. Столь значительная территория уже не могла управляться по-старому, т. е. при организации власти, характерной для города-государства. В рядах римских военачальников выдвинулись полководцы, претендовавшие на то, чтобы обладать всей полнотой власти, подобно древнегреческим тиранам или эллинским владыкам на Ближнем Востоке. Первым из таких владык стал Луций Корнелий Сулла, захвативший в 82 г. до н. э. Рим и ставший полновластным диктатором. Враги Суллы были безжалостно перебиты согласно спискам (проскрипциям), которые подготавливал сам диктатор. В 79 г. до н. э. Сулла добровольно отказался от власти, но это уже не могло вернуть его к прежнему управлению. Начался длительный период гражданских войн в Римской республике.

Внешнее положение Римской империи

Между тем стабильному развитию империи угрожали не только внешние враги и честолюбивые политики, боровшиеся за власть. Периодически на территории республики вспыхивали восстания рабов. Самым крупным таким мятежом было выступление под предводительством фракийца Спартака, продолжавшееся почти три года (с 73 по 71 г. до н. э.). Восставших удалось разгромить лишь объединёнными усилиями трёх самых умелых полководцев Рима того времени - Марка Лициния Красса, Марка Лициния Лукулла и Гнея Помпея.

Позже Помпеи, прославившийся своими победами на Востоке над армянами и понтийским царём Митридатом VI, вступил в схватку за высшую власть в республике с другим известным военачальником - Гаем Юлием Цезарем. Цезарь с 58 по 49 г. до н. э. сумел захватить территории северных соседей Римской республики - галлов и даже осуществил первое вторжение на Британские острова. В 49 г. до н. э. Цезарь вступил в Рим, где был объявлен диктатором - военным правителем с неограниченны ми правами. В 46 г. до н. э. в битве при Фарсале (Греция) он разбил Помпея - своего главного соперника. А в 45 г. до н. э. в Испании, при Мунде, сокрушил последних явных политических противников - сыновей Помпея, Гнея младшего и Секста. Одновременно Цезарь сумел вступить в союз с египетской царицей Клеопатрой, фактически подчинив её огромную страну власти .

Однако в 44 г. до н. э. Гай Юлий Цезарь был убит группой заговорщиков-республиканцев, во главе которых стояли Марк Юний Брут и Гай Кассий Лонгин. Гражданские войны в республике продолжились. Теперь главными их участниками стали ближайшие сподвижники Цезаря - Марк Антоний и Гай Октавиан. Сначала они вместе уничтожили убийц Цезаря, а уже позднее вступили в борьбу друг с другом. Антония в ходе этого последнего этапа гражданских войн в Риме поддерживала египетская царица Клеопатра. Однако в 31 г. до н. э. в битве при мысе Акций флот Антония и Клеопатры был разгромлен кораблями Октавиана. Царица Египта и её союзник покончили жизнь самоубийством, а Октавиан, окончательно к Римской республике, стал неограниченным правителем гигантской державы, объединившей под своей властью почти всё Средиземноморье.

Октавиан, в 27 г. до н. э. принявший имя Август «благословенный», считается первым императором Римской империи, хотя сам этот титул в то время означал лишь верховного главнокомандующего, одержавшего значительную победу. Официально никто не отменял Римскую республику, и Август предпочитал именоваться принцепсом, т. е. первым среди сенаторов. И всё же при преемниках Октавиана республика стала всё больше и больше приобретать черты монархии, более близкой по своей организации к восточным деспоти-ческим государствам.

Своего наивысшего внешнеполитического могущества империя достигла при императоре Траяне, который в 117 г. н. э. завоевал часть земель самого сильного сильного противника Рима на востоке - Парфянской державы. Однако после смерти Траяна парфяне сумели вернуть захваченные территории и вскоре перешли в наступление. Уже при преемнике Траяна, императоре Адриане, империя была вынуждена прейти к оборонительной тактике, сооружая мощные защитные валы на своих границах.

Не только парфяне беспокоили Римскую державу; всё более частыми стали набеги варварских племён с севера и востока, в сражениях с которыми римская армия нередко терпела чувствительные поражения. Позже римские императоры даже разрешали отдельным группам варваров селиться на территории империи при условии, что они будут охранять границы от других враждебных племён.

В 284 г. римский император Диоклетиан произвёл важную реформу окончательно преобразовавшую бывшую Римскую республику в имперское государство. Отныне даже император стал именоваться по-другому - «доминус» («господин»), а при дворе вводился сложный ритуал, заимствованный у восточных владык Одновременно империя разделилась на две части - Восточную и Западную, во главе каждой из которых вставал особый правитель, получавший титул Августа. Ему помогал заместитель, называвшийся цезарем. Через некоторое время Август должен был передавать власть Цезарю, а сам удалиться в отставку. Эта более гибкая система, наряду с усовершенствованием управления провинциями, привела к тому, что это великое государство просуществовало ещё 200 лет.

В IV в. господствующей религией в империи стало христианство, что также способствовало упрочению внутреннего единства державы. С 394 г. христианство уже единственная разрешённая религия в империи. Однако если Восточная Римская империя оставалась достаточно прочным государством, то Западная слабела под ударами варваров. Несколько раз (410 и 455 гг.) варварские племена захватывали и разоряли Рим, а в 476 г. вождь германских наёмников Одоакр сверг последнего западного императора Ромула Августула и объявил себя правителем Италии.

И хотя Восточная Римская империя сохранилась как единая страна, а в 553 г. даже присоединила всю территорию Италии, всё же это было уже совершенно другое государство. Не случайно историки предпочитают называть его и рассматривают его судьбу отдельно от истории Древнего Рима .

Римское завоевание

Отношения, основанные на взаимной терпимости, которые, несомненно, устраивали как Рим, так и катувеллаунов, были, однако, не по нраву остальным кланам бриттов. Они начали портиться, когда Тиберия сменил неуравновешенный Гай (Калигула). В определенный момент этого периода Кунобелин изгнал из страны одного из своих сыновей, который в конце концов нашел убежище у императора, официально став его подданным. Гай не только заявил о том, что Британия сдалась, но и отдал приказ о наступлении. Впоследствии он отменил его, но особенно важно отметить, что сделано это было в самый последний момент. Уже была проведена «штабная работа», осуществлен весь сложный процесс развертывания сил для наступления, которое готовилось как серьезная операция, а не обычные маневры; римлянам напомнили о деле, давно ожидавшем завершения. Все было готово; нужна была только более твердая рука.

После убийства Гая на трон в обход всех формальностей взошел Клавдий, приходившийся убитому дядей; ранее императорская семья не принимала его всерьез, ошибочно считая слабоумным. В действительности же он обладал здравомыслием, его оригинальность граничила с эксцентричностью, он проявлял прямо-таки профессиональный интерес к истории и с глубоким почтением относился к римской традиции. Клавдий стал свидетелем серьезного военного мятежа, поднятого вскоре после его восшествия на престол, и он не мог не понимать, как важно утвердить свою репутацию в войсках и завоевать уважение в Риме. Такой человек, как Клавдий, просто не мог упустить шанс стяжать военную славу, который предоставляла ему Британия, и не только осуществить вторжение, от чего отказались Август и Гай, но и превзойти самого Юлия Цезаря. Ничто не могло послужить лучшим способом укрепления собственной и фамильной репутации.

Нашелся и соответствующий повод - такой, на который впоследствии можно было сослаться и который давал стратегическое обоснование нападению. К тому времени Кунобелин уже умер, и правление приняли два его воинственных сына - Каратак и Тогодумн. Таким образом, путь в Британию с востока был ненадежным. На юге из-за постоянных неурядиц от первоначального королевства Тинкомма остался лишь жалкий клочок на побережье; эта дорога тоже оказалась закрытой, после того как в результате внутреннего переворота был изгнан брат Тинкомма, Верика. Последний, следуя веяниям времени, тоже нашел убежище у императора. Казалось, вся Британия становилась враждебной к Риму, и под угрозой оказалась ее столь важная торговля с империей. Подобно Цезарю, Клавдий мог отозваться на просьбу о помощи со стороны одного из британских правителей.

Цезарь полагался на свой талант прирожденного полководца и преданность солдат, не один год прослуживших под его началом. Успехи новой постоянной армии, созданной Августом и его преемниками, хотя и зависели от полководца, но по большей части обеспечивались тщательным планированием и подготовкой, а также стабильностью основных компонентов этой армии. В то время легионы, представлявшие собой костяк армии, по-прежнему формировались исключительно из римских граждан; большинство солдат были жителями Италии. Однако постепенно колонии граждан, основанные в более старых провинциях вне Италии, тоже обязывались поставлять людей для военного дела. Каждый легион насчитывал чуть более 5 тыс. солдат, в основном тяжелой пехоты, усиленной небольшими группами кавалерии, катапультами и другими военными машинами. В состав легиона входили опытные ремесленники различных специальностей и административные работники. Кроме того, каждый легионер, от которого требовалось умение читать и писать, мог быть использован для решения целого ряда задач, стоявших перед правительством. В первой половине I в. н. э. «вспомогательные» подразделения из местных нерегулярных отрядов во главе с собственными вождями постепенно становились нерегулярными формированиями жителей провинций, в основном не римских граждан, но с римскими командирами. Эти формирования обычно состояли из 500 человек, пехотинцев, кавалеристов или тех и других, их статус и оплата были ниже, чем в легионах. В то же время как легионерам, так и участникам вспомогательных формирований была гарантирована крайне редкая в Древнем мире регулярная денежная плата, возможность карьеры и получения земельного надела после отставки. Образование, опыт и возможности самопродвижения, не говоря уже о самообогащении, делали армию одним из основных факторов социальной мобильности. Как действующие, так и отставные солдаты были влиятельными лицами в своих общинах. Участники вспомогательных формирований после отставки автоматически получали римское гражданство, а их сыновья имели возможность стать легионерами. Таким образом, эти формирования обеспечивали непрерывный процесс превращения неграмотных варваров в грамотных римских граждан и служили важным элементом системы ассимиляции новых народов в рамках империи.

Военные силы, собранные для отправки в Британию в 43 г. н. э., состояли из четырех легионов и примерно такого же количества вспомогательных войск; в целом около 40 тыс. человек. Перед лицом дисциплинированной военной машины британские силы сохраняли свои прежние черты. Профессиональные воины являлись аристократической прослойкой. Их излюбленным видом вооружения была боевая колесница, которую они использовали для быстрого попадания на поле боя и ухода с него; в управлении колесницами их возничие проявляли необычайное искусство. Достоверно неизвестно, какое положение занимали воины-кавалеристы: вероятно, это были люди, способные содержать собственную лошадь, однако неясно, было ли военное дело главным занятием их жизни. Основную часть армий бриттов составляло ополчение, набранное из крестьян. В отличие от римлян бритты носили мало доспехов или не носили их вовсе, полагаясь на быстроту, стремительность и длинные рубящие мечи. Прежде чем они могли приблизиться к римлянам, стоящим в боевом порядке, они теряли множество людей под тучами римских дротиков; в рукопашной схватке их длинные клинки были в невыгодном положении против сомкнутых рядов и коротких колющих мечей пехоты противника. Упомянутые успехи кельтских отрядов против римлян обычно достигались благодаря внезапным нападениям, засадам и подавлению атакованного неприятеля простым численным превосходством. Они редко могли противостоять римлянам на равных в заранее подготовленных битвах, и римские командующие стремились выдавить их на открытое пространство или запереть в собственных укреплениях, где они могли быть уничтожены с помощью осадных орудий либо принуждены к сдаче путем осады. Однако, возможно, самым главным недостатком сил бриттов по сравнению с римлянами было то, что крестьяне-ополченцы могли участвовать в боях лишь в течение ограниченного времени. Если их не отпускали домой, население начинало голодать. Напротив, система снабжения римской армии позволяла ей вести военные кампании столько времени, сколько отпускала погода, а также предоставляла возможность сооружать укрепленные и хорошо снабженные лагеря, в которых войска могли переждать зиму. Подобная система позволяла вести войну год за годом, а кроме того, обеспечивала всем необходимым гарнизоны, требовавшиеся для постоянной оккупации занятых земель. Вызывает удивление, что перед лицом такого противника бритты сопротивлялись так долго и упорно.

Вторжение столкнулось с отчаянным сопротивлением некоторых британских племен. Другие, вне всякого сомнения не слишком опечаленные падением гегемонии катувеллаунов в Южной Британии, легко сдались или присоединились к римлянам. Кампанию увенчали капитуляция одиннадцати британских королей и триумфальное вступление императора в Колчестер, ради которого он присоединился к передовым частям своего войска, укомплектованным боевыми слонами. Внешним выражением его восторга служили возрождение древнего обряда, некогда исполнявшегося победителями в Римской республике, и горделивое провозглашение расширения империи, в котором вновь фигурировало «завоевание Океана» (это не было пустой похвальбой: поначалу армия отказывалась плыть).

К 47 г. н. э. войска Клавдия заняли британские земли вплоть до Северна и Трента. Началось преобразование Британии в настоящую провинцию. Должность правителя обладала высоким статусом. Этот пост приберегался для бывших консулов; обязанности правителя включали в себя командование весьма значительным числом легионов. В первые полтора века существования Британской провинции при назначении ее правителя предпочтение обычно отдавалось особо отличившимся мужам. Это была не только военная служба, позволявшая создать себе имя: хотя мы никогда не получим цифр, которые дали бы возможность сопоставить получаемые доходы с затратами на оборону и управление Британией, данная провинция считалась средоточием природных богатств до самого IV в. И действительно, к 47 г. уже началась эксплуатация британских залежей полезных ископаемых, что было одной из основных целей победоносной кампании (с этого времени серебряные рудники в Мендипсе разрабатывались под государственным контролем). Рим избежал бы больших трудностей и убытков, если бы ограничил завоевание уже контролируемой территорией, хотя римляне вряд ли смогли бы надолго обуздать свои амбиции, даже если бы воинственные и беспокойные племена Севера и Уэльса не угрожали мирному развитию Юга. Однако события следующих двух или трех лет заставили римлян избрать другой путь.

В соответствии с обычной римской практикой большинство административных обязанностей в провинциях как можно скорее перекладывались на плечи преданных людей из местных жителей. Похоже, в намерения Клавдия входило как можно более широкое привлечение «королей-клиентов» - наиболее выгодный способ в тех местах, где на них можно было положиться. Значительная часть Юга, в том числе бывшее королевство Верики, оказалась в руках некоего Когидубна, который мог и не быть британцем по рождению. Ицены из Норфолка получили статус «союзников», а на границе римских территорий с владениями Картимандуи, королевы бригантов (объединение многочисленных кланов, которые занимали большую часть Северной Англии), было достигнуто взаимопонимание в вопросе обороны провинции от нападений с Севера. Одним из примеров успешности такой политики стала выдача Картимандуей Клавдию беглеца Каратака; другим - нерушимая верность Когидубна, оказавшаяся жизненно важной в ходе более поздних потрясений, происшедших в Британии.

Ожидалось, что управление оставшейся частью провинции возьмут на себя главным образом племена, реорганизованные в римские общины (cititates ), из знати которых формировались советы и органы местного управления - фактически доморощенный вариант римского устройства, но зачастую с привлечением уже существующих общественных институтов. В придачу к этому на всю провинцию распространялись полномочия главного финансового секретаря Британии, именуемого procurator provinciae . Прокураторы провинции отчитывались непосредственно перед императором. Это было вполне естественно, поскольку они особо отвечали за земли Короны (император автоматически присваивал владения побежденных королей, а кроме этого, получал много земель по завещаниям или в результате конфискаций) и за государственные монополии; но они также надзирали за деятельностью правителей, императорских войск и судебных органов. Разногласия не были чем-то необычным и не всегда возникали без умысла.

Процесс, убедительно доказавший, что провинция не сохранится даже в пределах Юга, начался в 47 г. н. э., когда римляне ответили на набеги извне. В число предпринятых мер вошли не только ответные вылазки, но и разоружение британского населения провинции. Рано или поздно это должно было произойти, поскольку гражданскому населению империи запрещалось носить оружие, за исключением строго ограниченных случаев (красноречивое свидетельство безопасности повседневной жизни во времена Рима), но те, кто добровольно подчинился Риму, не ожидали, что эту меру применят и к ним. Ицены восстали и были жестоко подавлены: подлинное положение зависимых королевств сделалось очевидным. Следующим шагом стал вывод легиона, стоявшего в Колчестере, и замена его в 49 г. поселением римских ветеранов. Предполагалось, что город станет центром императорского культа - официального поклонения Риму и императорскому роду, отражающего лояльность провинции, - а ветераны призваны были служить защитой от возможного мятежа. Однако на деле Колчестер стал обычным городом, лишенным военного гарнизона. Видимо, в это же время был основан Лондон - в качестве порта. Возможно, с самого начала подразумевалось, что ему предстоит стать административным центром Британии. По всей вероятности, он возник в результате обдуманных действий, а не как случайное поселение торговцев (так полагали прежде). Теперь ведущая роль побережья Эссекса перешла к Темзе, было положено начало формированию системы расходящихся в разные стороны дорог с центром в Лондоне, разработанной в интересах управления, но очень скоро сделавшей этот город и деловым центром провинции.

Пятидесятые годы н. э. были десятилетием бурного развития городов. Только сельская местность не претерпела особых изменений, по крайней мере на первый взгляд, да и процесс всеобщего привыкания к денежному обороту развивался медленно. Тем не менее к 60 г. н. э., при правителе Светонии Паулине, которому почти удалось покорить беспокойные племена Северного Уэльса, провинция, казалось, прочно встала на путь прогресса. Что же пошло не так? Почему жители провинции во главе с давними друзьями Рима - иценами и триновантами - превратились в свирепую орду, стремящуюся уничтожить все следы пребывания римлян?

В нашем распоряжении находятся только римские свидетельства, но этого достаточно, чтобы обнаружить злоупотребления властью - от простой халатности до явных преступлений. Тацит в общих чертах описывает нрав британцев так: «Они не уклоняются от наборов в войско, столь же исправны в уплате податей и несении других налагаемых Римским государством повинностей, но только пока не чинятся несправедливости; их они не могут стерпеть, уже укрощенные настолько, чтобы повиноваться, но еще недостаточно, чтобы проникнуться рабскою покорностью» * Вину за события 61 г. нельзя возлагать только на прокуратора, которому традиционно отводится роль злодея в этой трагедии. Правитель несет свою долю ответственности, но на этом останавливаться нельзя. Вряд ли можно напрямую обвинять молодого Нерона, только что взошедшего на трон, поскольку на него влияли его «добрые» советники - префект претория Бурр и Сенека, философ и драматург. Очень похоже, что из них двоих Сенеке, как минимум, было известно о том, что творится в Британии, так как он неожиданно, в своей обычной жесткой манере, потребовал вернуть крупные суммы, которые он ссужал вождям британцев под большие проценты. В поступающих из Британии отчетах могли быть сообщения о беспорядках, которые делали такие капиталовложения рискованными. Дальнейшие действия только раздули пламя. Существовало два источника недовольства, видные на примерах, соответственно, иценов и триновантов. На случай своей смерти одни из «клиентов», король иценов Прасутаг, муж Боудикки, отписал половину своих владений императору, ожидая, что это обеспечит безопасность его королевству и семье. Однако чиновники прокуратора и правителя расценили это как безоговорочную капитуляцию противника. Имущество короля было конфисковано, знать изгнана из своих поместий, а налоги увеличены. Тринованты страдали от иной несправедливости. На их знать легла вся тяжесть забот об отправлении императорского культа, призванного способствовать лояльности императору, в то время как римские колонисты, которых недвусмысленно поддерживали военные, захватывали земли знати и обращались с нею с презрением. Она (вероятно, как и аристократия других civitates ) оказалась перед лицом разорения, и, когда сделанные Клавдием пожалования были изъяты, а Сенека потребовал назад свои займы, это стало для нее последним ударом. По иронии судьбы императорский культ, центр которого находился в храме божественного Клавдия в Колчестере, стал главным объектом ненависти британцев.

В ответ на протесты Боудикки ее выпороли, а над ее дочерьми надругались. Подняв свое племя и соседей-триновантов, увлекая за собой жителей других civitates (но точно не Когидубна), она пронеслась по Южной Британии, предав огню Колчестер, Лондон и Веруламий (близ Сент-Олбанса), подвергая пыткам всех римлян и сочувствующих им, кого только смогла захватить, и наголову разгромив немногочисленные римские отряды, оставленные в этой части страны. Правитель с трудом избежал полного развала провинции. После решающей победы, одержанной в бою, его возмездие было еще более суровым. Какое-то время казалось, что теперь Британская провинция парадоксальным образом будет разрушена руками римлян. И действительно, Нерон (предположительно ранее, но возможно, что именно в тот момент) склонялся к окончательному уходу римлян из Британии. В конце концов провинцию спасли два фактора: вмешательство нового прокуратора провинции - Классициана, выдающегося человека галльского происхождения, и отзыв правителя в Рим.

В течение десяти лет после восстания Боудикки Британия приходила в себя - процесс воистину важный, но лишенный внешнего блеска. Есть некоторые свидетельства того, что при последнем правителе, назначенном Нероном, он начал ускоряться. Однако в 69 г. («год четырех императоров») на всей территории Империи разразилась гражданская война, которая воскресила призрак полководцев, сражавшихся за свое господство. Тем не менее положительным итогом войны стало появление сильной новой власти в лице императоров из династии Флавиев. Для Британии это означало возрождение провинции и усиление влияния Рима. Как сказал Тацит, «блестящие полководцы, превосходное войско, померкшие надежды врагов» *.

Пока римский мир раздирала гражданская война, очередная усобица среди бригантов стоила Картимандуе ее королевства и привела к вмешательству римских войск. На севере Британии больше не было безопасно. Прежняя политика сохранения зависимых королевств, уже поставленная под сомнение восстанием Боудикки и предыдущими волнениями бригантов, окончательно изжила себя. Не прошло и нескольких лет, как даже Когидубн был, по-видимому, отправлен на пенсию в Фишборн, на свою роскошную виллу. К 83 или 84 г. сменяющие один другого первоклассные правители продвинули римские войска далеко на север Шотландии и разместили гарнизоны на подступах к Хайленду; процесс романизации шел полным ходом. Описывая деятельность своего тестя Агриколы, Тацит использует выражения, которые характеризуют эпоху Флавиев в целом.

«Рассчитывая при помощи развлечений приучить к спокойному и мирному существованию людей, живущих уединенно и в дикости и по этой причине с готовностью берущихся за оружие, он частным образом и вместе с тем оказывая поддержку из государственных средств, превознося похвалами усердных и порицая мешкотных, настойчиво побуждал британцев к сооружению храмов, общественных площадей и зданий (fora ) и частных домов (domus ). Соревнование в стремлении отличиться заменило собой принуждение. Больше того, юношей из знатных семейств он стал обучать свободным наукам, причем природную одаренность британцев ценил больше рвения галлов, и те, кому латинский язык совсем недавно внушал откровенную неприязнь, горячо взялись за изучение латинского красноречия, За этим последовало и желание одеться по-нашему, и многие облеклись в тогу. Так мало-помалу наши пороки соблазнили британцев, и они пристрастились к помещениям для собраний (porticus ), термам и изысканным пиршествам. И то, что было ступенью к дальнейшему порабощению, именовалось ими, неискушенными и простодушными, образованностью и просвещенностью» **.

В определенном смысле эта урбанизация не достигла полного успеха при Флавиях. Основа более стабильного развития городов была заложена в 122 г. благодаря личному посещению Британии императором Адрианом; тогда возобновилось осуществление прежних проектов и начались новые масштабные работы. Однако в целом период между 70 и 160 гг. - это столетие, когда Британия действительно стала римской, и в ней появились устойчивые признаки, свойственные части Империи. Включение в римскую государственную систему сопровождалось более или менее повсеместной передачей забот о текущих делах местной аристократии, которая сменила королей-клиентов. Важнейшей целью подобной политики было завоевать расположение знати, доверие которой было катастрофически подорвано в правление Нерона, и именно в таком контексте следует читать Тацита.

Данные археологических раскопок позволяют увидеть полномасштабное развитие больших и малых городов Римской Британии в конце I - начале и середине II в. Административные центры общин (civitates ) совпадали с гражданскими: форум и базилика обеспечивали место для рынка, суда, городских служб и совета; публичные бани служили средоточием общественной жизни и отдыха в римском мире; водопроводные сооружения; монументы в честь особо отличившихся лиц имперского и местного значения, а также во многих случаях театры и амфитеатры. Особое значение этим археологическим свидетельствам придает то обстоятельство, что в империи подобное благоустройство обычно оплачивали влиятельные местные жители (как члены местных советов либо индивидуально), а не государство или император. Сильный неофициальный покровитель со связями в округе мог помогать городу пожертвованиями или действовать в его интересах при Дворе. И только в редких, сулящих широкий отклик случаях участие в благоустройстве принимал император - лично или через своих представителей.

Рост городов не мог, разумеется, обеспечиваться только немногочисленной местной знатью, усвоившей римский образ жизни. Тот факт, что оживление городов сопровождалось появлением в сельской местности множества вилл - пока еще в основном скромных, но комфортабельных домов римского типа, часто заменявших туземные усадьбы, - указывает на то, что знать сохранила связь с землей. Вероятнее всего, она проводила большую часть времени в своих поместьях, а рядом с ними преуспевало множество обычных земледельцев. К тому же в этот период ветеранов, вышедших в отставку, селили в основном в нескольких городах, основанных специально для их размещения: Колчестере, Линкольне и Глостере. Расцвет городов в целом равным образом обусловлен, согласно хорошо подтвержденным источникам, формированием слоя горожан, который составляли чиновники, лица различных профессий, торговцы и ремесленники.

Некоторые из этих людей, особенно в среде ремесленников и торговцев, были переселенцами или гостями из других частей Империи, а многие чиновники служили в провинции лишь короткий срок. Тем не менее население Римской Британии оставалось по преимуществу кельтским. Ряды римской армии все больше пополнялись из числа жителей провинций, в которых квартировали подразделения; и так постепенно бритты, лишенные, как и большинство их собратьев, преимуществ римского гражданства, стали вступать в армию и потом имели право, как подобало ветеранам в отставке, получать гражданство и значительные привилегии, становясь тем самым заметной частью ядра возникающего романизированного общества. В городах хозяева вовлекали своих рабов в деловые предприятия, а распространенный римский обычай отпускать рабов на свободу или разрешать им выкупаться из рабства служил приумножению числа искусных работников и пополнению рядов предпринимателей. Каково бы ни было положение сельских тружеников, образованную и квалифицированную часть общества отличала социальная мобильность. В то время как большая часть рядового населения Британии оставалась на земле - и мы обязаны помнить о том, что ремесленное производство было в основном сосредоточено в сельской местности, - города Ранней Империи становились центрами общественной жизни, обмена и обслуживания для земледельческой округи, предоставляя широкие возможности для продвижения по социальной лестнице.

Возобновление угасших было начинаний Флавиев при Адриане имело, таким образом, большое значение. Но влияние Адриана на судьбу Провинции было велико и в другом смысле. Энергичный человек с сильным характером, он провел большую часть правления в разъездах по провинциям. Один из немногих императоров, он сознательно воспротивился традиции расширения Империи. Он не пользовался популярностью у римской аристократии, а многие из его предприятий удалось осуществить лишь отчасти, по вине ли оппозиции или из-за ошибок в расчетах - не всегда ясно. В Британии было, как минимум, три подобных примера. Стену Адриана возвели вдоль линии, за которую в течение тридцати лет (после того, как продвижение на Север достигло крайней точки) была поэтапно отведена римская армия - отчасти из-за того, что войска были нужны повсюду, отчасти по причине серьезных неудач местного значения. Такая политика соответствовала присущей Адриану склонности к ограничению империи, а возведение Стены было блестящей и оригинальной идеей. Тем не менее тщательное изучение раннего периода ее сооружения обнаруживает ряд примечательных изменений в планах при Адриане, а затраты и время, которых потребовало ее завершение, во много раз превзошли первоначальные расчеты. Подобным же образом сельскохозяйственное освоение болот Фенландов в Восточной Англии повлекло за собой масштабные работы по мелиорации, и все же многие земледельческие хозяйства пришли в упадок всего несколько лет спустя. Лондон при Адриане также стал свидетелем сноса прочных форума и базилики, построенных при Флавиях, которые заменили на комплекс зданий вдвое большего размера. Адриан помогал городам в возведении общественных сооружений в Галлии и других краях. В Лондоне эти работы, вероятно, были связаны с его личным пребыванием там в ходе поездки в Британию в 122 г.; примерно в это же время они сопровождались возведением капитальных городских укреплений - событие, практически не имеющее параллелей в других городах Империи за пределами Рима. Но, когда в более поздний период правления Адриана по Лондону пронесся мощный пожар, серьезных попыток заново отстроить уничтоженные огнем районы сделано не было, а в последние годы II в. Лондон обнаруживает признаки надвигающегося упадка.

Пограничная линия, сооружения Адрианом от реки Тайн до Солуэй-Ферт, в общих чертах обозначает пределы, в которых располагалась Провинция на протяжении большей части ее истории. Тем не менее после Адриана были совершены один за другим еще три завоевательных похода на Север, двумя из которых руководили сами императоры, а римские гарнизоны еще долго стояли и за чертой Стены Адриана; эта территория находилась под определенным контролем. Более того, за месяц до смерти Адриана в 138 г. был готов план нового вторжения в Шотландию, а к 142 г. войска его преемника Антонина Пия, человека в целом не воинственного, совершили, подобно армии Клавдия, ряд важных завоеваний в Британии. В руках римлян оказалась Шотландия вплоть до залива Ферт-оф-Тей; началось создание новой, менее протяженной и более скромно отстроенной линии пограничных укреплений от Форта до реки Клайд. Искусно выполненные из камня барельефы, установленные вдоль укрепления, которое известно нам как Стена Антонина, служат свидетельством атмосферы уверенности, свойственной периоду, которому предстояло стать последним в беспрепятственном продвижении власти Рима.

В ранний период правления династии Антонинов развитие городов и сельской местности достигло своей первой вершины. Принято считать, что и Империя в целом переживала золотой век, наслаждаясь спокойствием и процветанием. Британия в полной мере освоила экономическую систему Ранней Империи, основанную на денежном обращении и развитой, полномасштабной торговле между отдаленными землями. В сфере культуры доминировали римские обычаи, классическое искусство и декоративное мастерство были восприняты повсюду. Вероятно, с точки зрения истории наиболее существенное культурное воздействие на британцев времен римского завоевания оказало введение новых видов изобразительного искусства, особенно скульптуры, фресковой живописи и мозаики; однако римские традиции сказались и во множестве более скромных отраслей искусства и Ремесла - в ювелирном и гончарном деле, производстве всевозможной домашней утвари. Лишь немногие из лучших произведений искусства Римской Британии сопоставимы с искусством, скажем, Южной Галлии, но существуют и такие. Тем не менее образцов среднего уровня довольно много, и совершенно очевидно, что изделия массового производства были широко распространены. В первую очередь именно они, а не несколько сохранившихся произведений искусства проливают свет на революцию в повседневной жизни, которая произошла по сравнению с доримскими временами, с железным веком. Одна только римская керамика указывает на существование «общества расточителей», в корне отличающегося от того, что было раньше или пришло на смену.

Однако наиболее красноречивым свидетельством ассимиляции римлян и аборигенов является религия, поскольку она затрагивает самые глубокие пласты сознания. В религиозном отношении Римская Британия представляла собой настоящий калейдоскоп: от обрядов, официально отправлявшихся в римском государстве, - поклонения Юпитеру, Юноне и в особенности Минерве, - недавно введенного культа императоров и множества верований, завезенных из других краев, до местных кельтских культов. Люди, прибывшие из-за моря, часто сохраняли приверженность излюбленным обычаям: греческая жрица Диодора на своем языке посвятила алтарь в Корбидже полубогу Гераклу Тирскому; воины из Нидерландов возвели в Хаусстидз у Стены Адриана жертвенники в честь Аласиаги, Баудихиллы, Фриагабис, Беды и Фиммилены - богинь их родины. Но для нас особую важность имеет объединение, слияние римских и кельтских божеств. Это был трудный и ненадежный путь, поскольку представления кельтов о своих божествах были гораздо менее определенными, чем у римлян, но процесс шел повсеместно. То, что восприятие римского влияния не было всего лишь поверхностным, становится очевидным на примере, скажем, крупного комплекса в Бате, включавшего в себя храм и бани, - его алтарь был возведен в честь Минервы Сулис (местный дух горячего источника слился воедино с римской богиней мудрости) гаруспиком Луцием Марцией Мемором. В обязанности гаруспиков входило предсказание будущего по внутренностям жертвенных животных. Этот древний и глубоко почитаемый обычай восходит к наиболее ранним следам влияния этрусков на римскую религию, но здесь он имеет отношение к наполовину кельтскому божеству. На острове Хейлинг главная усыпальница доримского железного века - скорее всего, имеющая непосредственное отношение к правлению Верики - была постепенно перестроена с использованием римских материалов, архитектора же Когидубн, возможно, выписал из Римской Галлии. Это особенно яркий пример в ряду многочисленных пышных усыпальниц (известных археологам как «романо-кельтские храмы»), которые были обнаружены по всей Британии, Галлии и Римской Германии, и прекрасный образец того, как с помощью римских архитектурных приемов передаются более ранние представления, присущие кельтам. Их можно опознать с первого взгляда: обычно в плане они образуют квадрат, круг или многоугольник, напоминают коробку, окруженную несколькими рядами галерей, и часто расположены внутри замкнутой ограды, которая иногда могла служить защитой священной земли с доримских времен.

На гораздо менее официальном уровне мы обнаруживаем в Вирдейле офицера конницы, который благодарит Сильвана (кельтский сельский бог в римской личине) за «великолепного вепря, какого прежде никому не удавалось добыть», или двух дам, которые возвели в Грета-Бридж алтарь в честь местной нимфы. Искренняя вера в то, что в каждой местности есть свое божество, типична как для кельтов, так и для римлян. Римлянам не стоило никакого труда признать эти местные божества завоеванных ими земель. Более того, они кажутся всерьез озабоченными тем, чтобы выяснить их имена и оказать им почести - хотя бы в качестве меры предосторожности. Более мрачной стороной была вера в призраков и необходимость умиротворять их. Тут мы достигаем самой сердцевины римской религии, очень близкой бриттам, - анимистической веры в существование особых духов домашнего очага, дома, семьи, предков, мест и предметов за пределами дома, веры, которая восходит к временам гораздо более ранним, нежели официальное приятие классических богов Олимпа. Данные археологии указывают на элемент черной магии в виде письменных проклятий, иные из которых даже сейчас невозможно читать без отвращения. На свинцовой пластине из Клотхолла близ Бэлдока написано задом наперед (распространенный прием в магии): «Сим проклинается Тацита, и проклятие сие заставит ее гнить изнутри, словно испорченную кровь». Определенно не является простой случайностью то, что после раскопок храма в Ули (Глостершир) количество табличек с проклятиями, известными по всему римскому миру, почти удвоилось. Классические источники гласят, что бритты были поглощены соблюдением обрядов. Особенность римского влияния проявилась в том, что римляне ввели новые художественные и архитектурные приемы для выражения религиозного чувства и письменный язык, позволивший зафиксировать эти чувства в ясной и долговечной форме. Религиозные обычаи римлян, по духу схожие с римским правом, предусматривали точное исполнение каждого действия и слова. Дотошность, с которой романобританцы формулировали свои посвящения и проклятия, показывает родство и неразрывную связь новых возможностей - передача словесных формул на письме - с их собственными обрядовыми склонностями.

После вторжения в Шотландию Антонин Пий больше не предпринимал никаких военных действий в пределах римского мира, но с 60-х годов II в. ситуация начала меняться. Около 158 г. в Британии произошли какие-то тревожные события. Есть свидетельства того, что пришлось подавлять мятеж бригантов (вероятно, ставший возможным вследствие опрометчивого сокращения численности стоявших там войск ради оккупации Южной Шотландии); похоже, что даже Стена Антонина была на какое-то время утрачена. За кратковременной оккупацией Шотландии, вероятно в результате карательного похода (хотя хронология этого периода особенно туманна), последовало окончательное возвращение к Стене Адриана. В правление следующего императора, Марка Аврелия, давление варваров на границы Империи в целом стало по-настоящему серьезным. Инициатива ускользала из рук Рима, хотя он еще столетия не желал признавать это.

Путешественнику, приехавшему с континента, сразу бросилась бы в глаза одна характерная черта, резко отличавшая Британию от Северной Галлии, во многих отношениях развивавшейся параллельно с нею (если не брать в расчет того, что Британия находилась под властью римлян на сто лет меньше). Постоянное присутствие военных заставило бы его заподозрить, что первоочередной задачей британских правителей была оборона: здесь находились три легиона, два - на Западе, в крепости Честера и в Карлеоне (Южный Уэльс), и один - на Севере, в Йорке, а также многочисленные вспомогательные части, в основном поглощенные удерживанием номинально усмиренных племен по ту сторону цепи холмов на границе Провинции - с помощью сети крепостей и патрулируемых дорог. На Юге наиболее заметной особенностью были городские стены. Постройка этих стен не была (в отличие от других эпох) единовременной мерой, вызванной конкретной опасностью. Это был неторопливый процесс, начавшийся в I в. в таких городах, как Уинчестер и Веруламий, и все еще продолжавшийся в 70-х годах III столетия. К началу II в. в трех престижных колониях были стены, и дух состязания между городами, по-видимому, пробудился повсюду. Тем не менее должна была существовать достаточно веская причина, для того чтобы перевесить неохоту, с которой римские императоры давали разрешение на строительство укреплений, где могли обосноваться их враги или мятежники (за стены платили местные жители, но требовалось согласие императора); к тому же эта причина должна была иметь постоянный характер, чтобы процесс возведения стен продолжался даже после того, как британцы несколько раз бросали серьезный вызов властям. Отсутствие укреплений на виллах вело к беспорядкам в сельской местности и заставляло опасаться крестьянского восстания, Причина могла быть обусловлена тем же фактором, который заставлял держать легионы в Провинции, а вспомогательные части - там, где их поставили: осознание угрозы варварского вторжения извне и волнения в горных районах самой Провинции. Города, стоявшие на главных дорогах, представляли собой очевидную цель для варваров и военных отрядов на марше. В Древнем мире городские стены были более или менее неприступными, за исключением тех случаев, когда в дело вступало войско, оснащенное передовой боевой техникой и всем необходимым для длительной осады, или когда у нападающих были друзья в городе. Таким образом, городские стены служили превосходной защитой от диких племен, а их обилие в Британии показывает, что угроза с той стороны была гораздо более серьезной, нежели за рубежом, в Галлии.

Однако постройка стен занимала много времени, а порой нужно было быстро принять меры. Признаком надвигающегося кризиса было появление примерно во второй половине II в. земляных укреплений на подступах к множеству городов Британии. Например, в Сиренсестере земляной вал соединил уже построенные массивные каменные ворота и башни, словно необходимость заставила прервать неторопливое возведение укреплений по первоначальному плану и немедленно привести оборонительные сооружения в боевую готовность. Среди многочисленных вариантов объяснения причин этого кризисного периода наиболее вероятным представляется восстание на Севере около 180 г., которое сопровождалось варварским вторжением через границу, повсеместным ущербом и гибелью римского военачальника. Менее правдоподобным объяснением кажутся претензии правителя Британии Клодия Альбина на императорский трон в 193–197 гг.

6. БИБЛЕЙСКОЕ ЗАВОЕВАНИЕ ЗЕМЛИ ОБЕТОВАННОЙ - ЭТО ОРДЫНСКО-АТАМАНСКОЕ = ТУРЕЦКОЕ ЗАВОЕВАНИЕ ПЯТНАДЦАТОГО ВЕКА 6.1. ОБЩИЙ ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ БИБЛЕЙСКОГО ИСХОДА Всем хорошо известна библейская история исхода 12 израильских колен из Египта под предводительством пророка