Ермоген (Голубев), архиеп. Письмо Его Святейшеству Святейшему Патриарху Московскому и Всея Руси Алексию. Архиепископ Ермоген (Голубев). Биография и фотоматериалы Ермоген голубев предсказание 8 волчий собор

Ловушка снимка защелкнула необыкновенное выражение лица - «по-пастырски» теплое и достаточно твердое одновременно… Глубокие глаза и притаившаяся в морщинках улыбка, достоинство и простота, несовместимая с низкопоклонством и человекоугодием. Интеллигентный и весь какой-то светящийся, он выбивался из среды тех лет. Как было много тех, кого он раздражал одним своим видом! Ведь остаться живой душой в безвоздушье, не потерять способности мыслить и говорить правду – это, само по себе было равносильно вызову.

Он принадлежал к той когорте старорежимных священников, которым было «позволено» жить после унижений и издевательств с одной существенной оговоркой - о том, что власти полагаются на их «разумность», то есть непротивление беззакониям; к той когорте, которая, хорошо зная силу режима, не подписывала с противоборствующей стороной никаких соглашений и не признавала сомнительных компромиссов по убеждению, что «сила - в любви».

«Крещение»

Истоки «несоветской» интеллигентности владыки Ермогена открывают первые строчки биографических справок: «Родился 3 марта 1896 года в городе Киеве в семье профессора Киевской Духовной академии и Киевского Университета, доктора церковной истории С.Т. Голубева».

Получивший прекрасное классическое образование в гимназии старого образца, Алексей Голубев с юности на всю жизнь выбрал свой путь, поступив в Московскую Духовную академию. «Разлом» в социальном укладе страны пришелся как раз на годы его обучения. В 1915 г. он стал студентом одного из лучших учебных заведений в стране, а в 1919 г. - выпускником вуза, «автоматически» относимого к числу «классово чуждых и вредных»… Нелояльность по отношению к режиму подчеркивало уже то, что сразу после окончания Духовной академии Алексей Степанович не замедлил принять монашеский постриг. Быстрое прохождение ступеней церковной иерархии было связано с исключительными обстоятельствами тех лет: продвижение в сане означало тогда готовность в любой момент принять удар, последовать в ссылку, пойти на казнь. Молодые священники сменяли тех, над кем власть свершала неправедные суды.

В 1918 г. на месте его служения, в Киеве, прямо на территории Лавры, большевиками был зверски убит митрополит Владимир. Пример красноречивый… А выпускник Духовной академии, уже через четыре года после ее окончания, принимает сан архимандрита. Дальше события его жизни развивались по общему сценарию: в том же году он был обвинен в «контрреволюционной деятельности» и выслан из Киева. Во времена испытаний, среди оцепенения большинства, примеры ревностного служения, как правило, не остаются незамеченными: по возвращении в монастырь, в 1926 г., архимандрит Ермоген был выбран братией, когда-то безмолвствовавшей при расправе над митрополитом Владимиром, наместником Лавры, приняв на себя ответственность за жизнь и души 600 человек! Было ему тогда только 30 лет, однако заместитель Патриаршего Местоблюстителя, митрополит Сергий (Страгородский) утвердил его в этом звании.

Каждый день его служения в Киеве в те годы был свидетельством об истине. Иначе и быть не могло: приняв в Москве постриг от самого патриарха Тихона, архимандрит Ермоген одновременно принял на плечи и крест борьбы с обновленчеством - с церковными «революционерами», выполнявшими «заказ» властей: заменить истинное богослужение театрализованным «удовлетворением религиозной потребности». Политическая лояльность по отношению к большевикам обеспечила обновленцам их покровительство, лаврские храмы на время оказались захваченными, и богослужения приходилось совершать в Ольгинской церкви на Печерске в Киеве. Восемь лет на осадном положении в постоянном противоборстве обновленцам, под угрозой расправы со стороны карательных органов…

В 1931 г. последовал новый арест, обвинение в «антисоветской деятельности» и полоса мученичества длиной в восемь лет. О годах его заключения сведений почти не сохранилось. Известно только, что в лагере у него началось тяжелое легочное заболевание, послужившее причиной его освобождения за два года до истечения срока.

«Несговорчивый архиерей»

Его твердость в Киеве оставила по себе настолько глубокий след, что возможность служения в центральных районах оказалась для него на долгие годы закрытой. После освобождения киевского архимандрита ожидали Астрахань, Самарканд, Алма-Ата и Ташкент. Однако он безропотно нес возложенные на него послушания: настоятеля кафедрального собора и благочинного, до тех пор, пока в 1953 году не последовало рукоположение его во епископа Ташкентского и Среднеазиатского.

Для священника, монаха, пережившего тяготы заключения, престижность кафедры, в сущности, не имела никакого значения: «В глубоком смирении склоняю свою главу пред державною волею Божию и вашим избранием и прошу Его помощи, прошу Его милости и ваших святых молитв… Я рад, что могу свидетельствовать не только перед Вами, но и пред Всею Церковью, что мое прошлое - в Боге. Для Господа я еще в дни своей юности отказался от многого… Ему я отдал свое сердце, для Него работала моя мысль. Ему служила моя воля. И если я, как человек, согрешал, то никогда от Него, своего Господа, не отступал, всегда был верен Святой Его Церкви…» , - так выражал он отношение к месту своего нового служения патриарху Алексию I .

Годы служения владыки в Средней Азии были заполнены строительством и реконструкцией храмов в условиях, когда отношения Церкви и государства вступили в новую фазу: закончился период «потепления», вызванный особыми обстоятельствами военного времени, и с наступлением «оттепели» политической давление на Церковь приобрело по-инквизиторски изощренный характер. Приходская реформа, имевшая видимость установления в Церкви «народовластия», на практике означала внедрение в церковную среду послушных исполнителей указаний «органов». В этих условиях священникам и архиереям предстояло научиться действовать, вопреки усилиям непрошенных «ревнителей». Способы действия подсказывала сама жизнь.

Так и владыка Ермоген из «поколения» исповедников перешел в ряды не заявленных, но последовательных борцов с негласным произволом внутри и извне по отношению к Церкви. Как, например, решить задачу: построить храм, когда каждый шаг, слово, каждое начинание по благотворительности получает отражение в плановых «отчетах»? Задача тем более непростая, что владыка вызвал к себе особо пристальное внимание со стороны местных властей. «Наблюдение за деятельностью… архиепископа Ермогена убедило меня в том, что он весьма враждебно настроен к советской действительности. Не довольствуясь ролью, которая определена советским государством Церкви, Ермоген в своей деятельности грубо попирал социалистическую законность. Будучи приверженцем врага советского строя – бывшего патриарха Тихона, этот прожженный церковник стремится крестом и рублем укрепить устои РПЦ…» - вот лишь один из «сигналов», поступивших в Совет по делам Русской Православной Церкви при Совмине от уполномоченного по делам религии Узбекской ССР.

А храмы между тем строились. В Ташкенте, например, Успенский кафедральный собор был возведен в кратчайший срок под видом «реконструкции» церкви. Получить разрешение на его строительство было невозможно, и под предлогом ремонта ветхого здания, в котором ежедневно совершались богослужения, методом «круговой пристройки» было воздвигнуто новое. Когда власти хватились, оказалось «слишком поздно»: собор на 4000 человек стоял… Один за другим при архиепископе Ермогене поднялись собор в Ашхабаде, храмы в Самарканде и Красноводске.

«Подобная деятельность Ермогена не могла не привести к укреплению в республике позиций Церкви и духовенства, чего нельзя было допускать в современных условиях» , - набегали одна на другую в негодовании строки донесений в Москву. В 1960 году последовала «высшая оценка» - архиепископ Ермоген был снят со Среднеазиатской кафедры и отправлен «в отпуск».

Нечаянно выпавшее ему свободное время (которое владыка отбывал в Белорусском Жировицком и в Одесском монастырях) он благодушно использовал для пользы церковной. В письмах Хрущеву архиепископ Ермоген открыто выражал свое отношение к приходской реформе, имевшей целью парализовать церковную жизнь, и какое при этом надо было иметь чувство юмора для того, чтобы, вооружившись… произведениями Ленина, прояснять различие между «демократией» и «демагогией» , требуя неукоснительного соблюдения «буквы» , а «не духа» заветов Ильича. В этот период владыке Ермогену хватает сил на то, чтобы разбираться в хитросплетениях большевистской логики, собирать подписи в защиту приходских храмов в далекой Тюмени и обсуждать с представителями правительства «ослепленную неграмотность атеистической пропаганды».

Только через два года Патриарх Алексий I , покровительствовавший ему, что нашло отражение в докладах «уполномоченных», возвел его на Омскую кафедру, а еще через год перевел в Калугу. Калужская епархия пребывала в это время в бедственном положении. Здесь сохранилось не больше 30 храмов, и многие районы не имели даже часовен. Службы в Никольском храме, ставшем средоточием духовной жизни, через некоторое время стали нестерпимо многолюдными для Совета по делам РПЦ. И тогда в отношении «непокорного» Владыки было решено возбудить очередную волну преследований. Вызовы «для бесед», предупреждения, «жалобы от прихожан» были не так значительны, как начавшаяся в 1964 году борьба… с церковным звоном, «отрицательно сказывающемся на психике» и «мешающем труду молящихся».

1965 год стал переломным. Уполномоченный Калужской области нервно «сигнализировал наверх» об «усилении влияния Православия на население», и было отчего: в Козельском районе открыто крестилось 60% детей, а в Малоярославецком – до 87%.

…Когда-то Н.В. Гоголь в своих записках о Православии сделал наблюдение о том, что путь христианина - это всегда движение вперед; с годами душа верующего укрепляется, возрастает в силе, питаемая благодатной помощью от источника Вечной Жизни. Не покоя ожидал Владыка Ермоген в последние годы, а только того, чтобы остаться верным архипастырскому долгу. В служении свидетельства ему удается сохранить независимость от находящих волн благорасположения и порицания. В 1963 г., в ознаменование 50-летнего юбилея службы, его награждают правом ношения креста на клобуке, а через два года уже окончательно определяют «на покой» в один из уединенных монастырей…

Впрочем, он и был монахом – всю жизнь, при тесноте и в поношении, среди волнений и в келейном уединении, не выпуская из рук креста, не устрашаясь и не уступая безумию мира ни пяди. Ведь быть монахом во все времена означает одно - быть совершенным христианином, быть свободным во Христе .

Г.); Его критика митр. Никодима Ротова - мемуар Кривошеина, ; Якунин, , мемуар.

Бычков С. Освобождение от иллюзий . М.: Тэтис Паблишн, 2010. 527 с. Много документов из архивов.

Священник Андрей Безбородов

АРХИЕПИСКОП ЕРМОГЕН (ГОЛУБЕВ)

ОЧЕРК ЖИЗНИ
Оп.: "Православный христианин" №3,1999

Сам Господь Иисус Христос засвидетельствовал истину Православия Своей жизнью, смертью и Воскресением. От Христа и до наших дней тянется золотая цепь свидетелей истины Православия. Нет сомнения в том, что одним из звеньев этой цепи был архиепископ Ермоген (Голубев). На короткий срок - всего в два с половиной года - Господь связал его жизнь с жизнью Калужской епархии, и этот период владыка Ермоген посвятил главной цели всей своей жизни - бескомпромиссной борьбе за Православие.

Алексей Степанович Голубев, будущий владыка Ермоген, родился в 1896 году в Киеве в семье профессора Киевской духовной академии и Киевского университета, доктора церковной истории С. Т. Голубева. При ректорстве епископа Феодора (Поздеевского) он окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия. В московском Свято-Даниловом монастыре принял монашеский постриг и здесь же был рукоположен в иеродиакона. В 1919 году переведен в
Киево-Печерскую Лавру в качестве миссионера, а в следующем году в Москве сам святейший патриарх Тихон рукоположил его в иеромонахи с определением членом духовного собора Киево-Печерской Лавры. Уже через два года в 1922 году отец Ермоген становится архимандритом. За твердость в вере и высокую духовную жизнь братия избирает его в 1926 году настоятелем Лавры, и митрополит Сергий (Страгородский) утверждает его в этой должности. Отцу Ермогену исполнилось тогда только 30 лет и главные испытания, борьба и скорби были еще впереди.

Надо отметить, что это время было критическим для Русской Церкви. Власти поддерживали обновленческий раскол, и в Киево-Печерской Лавре практически все храмы были захвачены обновленцами. Но архимандрит Ермоген и в этих тяжелейших условиях сумел сохранить в стенах Лавры чистоту Православия. Такая ревность не осталась без последствий: в 1931 году его арестовывают "за антисоветскую деятельность" и приговаривают к 10 годам лагерей. О годах заключения будущего Калужского архипастыря сведений сохранилось совсем немного. Известно, что именно в лагере у него началась тяжелая болезнь легких, в связи с которой его освобождают раньше срока в 1939 году.

С этого времени жизнь и деятельность архимандрита Ермогена оказались на долгое время связанными со Среднеазиатской епархией. В 1942 году он назначен настоятелем собора города Самарканда, где у него налаживаются близкие дружеские отношения с замечательными православными подвижниками - будущим архимандритом Борисом (Холчевым), архимандритом Серафимом (Суторихиным) и профессором-филологом Алексеем Шенроком. Здесь же отец Ермоген знакомится и со священником Сергием Никитиным (впоследствии епископ Стефан), который годы спустя окажется предшественником владыки Ермогена на Калужской кафедре. Замечателен факт смерти епископа Стефана: он скончался во время проповеди 24 апреля 1963 года на праздник святых жен-мироносиц в калужском Свято-Георгиевском кафедральном соборе.

1 марта 1953 года состоялась хиротония архимандрита Ермогена во епископа Ташкентского и Среднеазиатского. С этого времени государственная власть, и ранее смотревшая на деятельность этого подвижника Церкви с большим опасением, начинает сначала скрыто, а затем и явно преследовать его. Архиепископ Ермоген (возведение в сан архиепископа произошло в 1958 году), "являясь одним из реакционных приверженцев РПЦ, принимает активные меры к укреплению материальной базы Церкви и распространению религиозных воззрений на сознание советских людей", - так охарактеризовал Владыку Совет по делам РПЦ при Совмине СССР. В 1959 году уполномоченный по делам религии Узбекской ССР писал: "Наблюдение за деятельностью... архиепископа Ермогена убедило меня в том, что он весьма враждебно настроен к советской действительности. Не довольствуясь ролью, которая определена советским государством Церкви, Ермоген в своей деятельности грубо попирал социалистическую законность. Будучи приверженцем врага советского строя - бывшего патриарха Тихона, этот прожженный церковник стремится крестом и рублем укрепить устои РПЦ..." Такие "похвалы" богоборцев надо было все таки заслужить. Что же так тревожило власти? Прежде всего необходимо вспомнить, что конец 50-х - время возобновления гонений на Церковь, закрытия храмов, преследования активных проповедников Православия. А здесь, в Ташкенте - этом "образцово-показательном" символе социалистической Азии - вдруг возводится огромный, вмещающий до 4000 молящихся, Успенский кафедральный собор. Само собой разумеется, что разрешение на такое строительство получить от властей было невозможно. Тогда Владыка идет на хитрость. Он берет разрешение на реставрацию старой церкви, находящейся в приспособленном здании и тут же начинает стремительное строительство собора. Храм возводился вокруг старой церкви, и до конца строительства здесь шли ежедневные службы. Власти опомнились, начались запросы, выяснения, согласования. Пока громоздкая бюрократическая машина со скрипом двинулась и строительство запретили, было уже поздно - храм стоял. Так же стремительно был построен и храм в Самарканде. Прекрасно знающий светские законы и принципы работы советской бюрократии владыка Ермоген нередко ставил местные власти в тупик.

Кроме вышеназванных храмов под руководством архиепископа Ермогена были построены новый собор в Ашхабаде, большая каменная крещальня в г. Фрунзе (современный Бишкек), отреставрированы и восстановлены храмы Самарканда, Красноводска, Мары. В результате бескомпромиссной позиции правящего архиерея, влияние и авторитет РПЦ в Средней Азии значительно укрепились. "Подобная деятельность Ермогена не могла не привести к укреплению в республике позиций Церкви и духовенства, чего нельзя было допускать в современных условиях", - констатирует узбекский уполномоченный. Начинается последовательная травля, усиливается неприкрытое давление на руководство Церкви. В результате в 1960 году архиепископ Ермоген снят со Среднеазиатской кафедры и отправлен "в отпуск". "Отпуск", который Владыка отбывал сначала в Белорусском Жировицком, а затем Одесском монастырях, закончился только в 1962 году, когда святейший патриарх Алексий I (Симанский), который по всей видимости симпатизировал и покровительствовал гонимому подвижнику (о чем говорят и доклады уполномоченных) возводит его на Омскую кафедру. В следующем 1963 году, 29 мая архиепископ Ермоген был переводен на Калужскую кафедру, ставшую последней в его архипастырском служении. Не сломленный репрессиями безбожных властей 67-летний архиерей вновь вступает в единоборство, конец которого был уже предрешен.

Каулжская епархия представляла в это время собой безрадостную картину: после очередной волны гонений на Церковь здесь сохранилось только 28 храмов; 12 районов области не имели храмов вообще. С приходом владыки Ермогена богослужебным и духовным центром епархии фактически становится Никольский храм, где и настоятель отец Яков Володин и староста Чеботарева оказались с новым архиепископом очень близкими по духу и убеждениям. Вскоре архиерейские богослужения в "Николе" перестали быть редкостью, совершались они с глубоким благоговением, сопровождались проникновенными поучениями и потому привлекали массы народа. Совет по делам РПЦ начинает проводить "нейтрализацию" непокорного архиерея. Применяется и прямой нажим на самого Владыку, заключавшийся в постоянный вызовах "для бесед", "указаний на недопустимость...", строгих предупреждений и т.д. Одновременно идут попытки его изоляции - через удаление от него верных ему священнослужителей и мирян, через попытки компрометации самого Владыки в глазах верующих. Организуются "жалобы прихожан" на правящего архиерея и близких ему "неблагонадежных" священнослужителей. "Следует также указать, что архиепископ Ермоген расходует деньги епархии для благотворительных целей, что делать воспрещается", - строчит донос уполномоченный.

Владыка отвечает поддержкой бедных приходов, уменьшением в два раза "добровольно-принудительного" взноса в Фонд мира, оживлением и укреплением приходской жизни, ремонтом обветшавших храмов, привлечением в епархию молодых активных священнослужителей, имеющих духовное образование, для проживания которых в двух частных калужских домах была организована своего рода подпольная гостиница. Кроме того он начинает отправлять за штат священнослужителей, скомпрометировавших себя небескорыстными "заигрываниями" с Советской властью. Когда уполноменный на очередной "беседе" указал на недопустимость таких увольнений, владыка Ермоген с иронией заметил, что, конечно, в интересах антирелигиозной пропаганды такой поп является весьма полезной фигурой, но его, как православного архиерея, такие горе-священники совсем не удовлетворяют.

В противовес подобной принципиальности непокорного "церковника" власти начинают лихорадочно создавать комиссии "по контролю за соблюдением законодательства о культах" для "изучения контингента лиц, посещающих церкви, пресечения незаконного крещения детей, выявления активных членов общин" и т. д. В июле 1963 года Калужский облисполком принимает решение "Об ограничении деятельности церковников", а с 1964 года начинается позорная борьба с церковным звоном. Вдруг оказывается, что церковный звон "отрицательно сказывается на психике", "нарушает педагогический процесс", "нарушает быт граждан", "мешает труду молящихся" и т. д. По всей области разворачивается массовое чтение пропагандистских антирелигиозных лекций(в 1965 году их было проведено 2768, в среднем по 7 лекций в день), создаются школы научного атеизма. Но все эти огромные затраты не приносили результата.

В 1965 году уполномоченный Калужской области бьет тревогу: "Усиливается влияние православия на население. Практически во всех церквах имело место увеличение доходности и обрядности, что в свою очередь свидетельствовало о большей посещаемости храмов верующими". В Козельском районе открыто крестилось 60% детей и в Малоярославецком - до 87%, причем ежегодно крещений становилось все больше. Резко возросло количество верующих.

Всего этого советские власти вынести уже не могли. 25 ноября 1965 года архиепископ Ермоген увольняется на покой и направляется в уже знакомый ему Жировицкий монастырь. Здесь Владыка продолжает жизнь настоящего монаха и молитвенника и вскоре приобретает огромный духовный авторитет у насельников. Предчувствуя близкую кончину, Владыка завещает похоронить его в родном Киеве. На праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, 7 апреля 1978 года, в день смерти святейшего патриарха Тихона, Владыка Ермоген предал свою душу Господу, служению Которому он посвятил всю свою жизнь. Даже мертвое его тело вызывало опасение у властей, которые почти две недели не давали разрешения на перевоз его в Киев. Несмотря на столь длительный срок, тело архипастыря, по воспоминаниям очевидцев, не только не подверглось тлению, но и источало благоухание. В настоящее время его прах покоится на Корчеватском кладбище города Киева. Вместе с бесчисленным сонмом истинных подвижников Православия архиепископ Ермоген своею жизнью доказал верность следующих слов: "Да, братие, вера наша засвидетельствована и мы поистине можем сказать: "Ад, где твоя победа?"

Памяти иеросхимонаха Ермогена (Шаринова), духовника Новоспасского мужского монастыря

6 октября 2016 года на 70 году жизни после тяжелой болезни отошел ко Господу иеросхимонах Гермоген (Шаринов). Он был сыном своего века, того противоречивого времени, которое совмещало в себе вещи, казалось бы, совсем несовместимые. Так из советского прошлого отец Ермоген вышел по-настоящему верующим человеком. В 30 лет он крестился, а впоследствии стал духовником одного из самых древних московских монастырей, – Новоспасского, – в котором прожил более двадцати лет.

Жизнь проходит быстро. «Быстрым», казалось, был и отец Ермоген. В памяти осталось, как стремительно он проходил по аллейкам Новоспасского монастыря. Его часто можно было застать в сопровождении посетителей, которым он кратко давал советы и наставления. Еще совсем вроде бы недавно, в преддверии Светлого Христова Воскресения, отец Ермоген в интервью говорил о том, что ничего нет радостнее Пасхи, особого дня, в который весь мир преображается. Таким преображением была и его жизнь. Пути Господни нам неведомы.

Марк Шаринов (так звали отца Ермогена в миру) окончил факультет радиотехники в Институте связи. Работал инженером по обслуживанию испытательных стендов – прекрасная, нужная по тем временам специальность. Но что-то в нем изменилось… И он, засекреченный инженер-испытатель, в тридцатилетнем возрасте пришел в храм, чтобы принять Крещение в те годы, когда подобные поступки еще приходилось скрывать. Покрестившись, Марк решил не вступать в брак.

Свое служение Церкви он начал псаломщиком в храме в Мячково, где ему понравилась атмосфера сплоченности верующих людей. Запомнились ему в те годы и посещения Никольского храма в Кузнецах. Он так рассказывал о них:

«Помню проповеди тогдашнего настоятеля – священника Всеволода Шпиллера. Я застал время, когда там служили отец Владимир Рожков, отец Алексий Зотов, отец Александр Куликов. Дьяконами были отец Валентин Асмус, отец Николай Кречетов. В тот храм тогда ходило много молодежи (а это в советское время не приветствовалось), и поэтому под видом прихожан там всегда присутствовали сотрудники КГБ, милиции. Особый храм был, – и наблюдение за ним было особое. Там было неповторимое общение, друзья у меня появились. Мне нравилось там. По четвергам читались акафисты перед иконой Божией Матери «Утоли моя печали», хоры были замечательные. Потом я ездил в Лавру, где окормлялся у архимандрита Ильи; ездил и в Псково-Печерский монастырь. Там застал отца Серафима (Розенберга). Наместник в Печорах был очень строгий – отец Гавриил, его боялись все. И эконом был строгий – отец Варнава. Отца Нафанаила тоже помню – взгляд такой острый, жуть! Застал схиигумена Савву, был на его погребении в 1980 году. Большую пользу я получил от этих поездок в Печоры. Каждый год ездил и жил там по 2-3 недели, ожидая встречи с отцои Иоанном (Крестьянкиным). Он предсказал мне, что я буду священником».

Так и случилось. В последние годы, в 2012 году, отец Ермоген был пострижен в схиму, исполнял послушания духовника Новоспасского монастыря, в котором прожил более двадцати лет. Он пришел в эту обитель в 1994 году, уже опытным, крепко стоявшим на ногах человеком, много пережившим и много повидавшим. Первое свое послушание батюшка нес на просфорне. Но, по его словам, он «в этом делании не достиг значительных успехов». Потом трудился на разливе масла, был уставщиком – многое приходилось осваивать.

На глазах отца Ермогена и при его непосредственном участии происходило возрождение древней обители. В одном из последних интервью, незадолго до своей болезни, он признавался, что Новоспасский монастырь стал ему родным домом, и вне его стен он чувствует себя неуютно. «Здесь Господь определил мне быть», – часто говорил он.

Он был тих, прост, всегда мог дать совет, не претендуя при этом на роль истины в последней инстанции. Не уходил от общения с людьми. О принятии схимы говорил: «Желания моего на это не было, но мне было открыто, что не стоит отказываться. Хотя, честно говоря, я не чувствовал себя достаточно сильным духовно, чтобы достигнуть такой степени монашества» . А уже будучи опытным духовным наставником, смиренно говорил: «Я слабый духовник».

Запомнился его вдумчивый открытый взгляд. Главной в его советах была мысль о необходимости серьезного отношения к молитве, о том, что совершать ее надо непрестанно. «Нужно внимательно молиться , – говорил батюшка. – Это непросто, это колоссальное напряжение воли. Прочитайте утренние и вечерние молитвы, не отвлекаясь, – я уверяю Вас, что если Вам это удастся даже на 10 процентов, – уже неплохо. Молитва – это основное делание монаха, но и для мирянина она необходима, иначе враг получит слишком большую власть над человеком. За молитву нужно бороться. Часто себя через силу заставлять молиться» , – сегодня эти слова отца Ермогена звучат как самое главное его духовническое наставление.

Он не давал долгих интервью, отказывался, ссылаясь на то, что надо идти в келью молиться. Как-то батюшка зашел в издательский отдел Новоспасского монастыря и удивил всех вопросом про драйвера. Он переживал за наш непростой мир и молился за него, считая это главным своим деланием; «болел» за каждого человека, всем напоминая о том, что любое искушение, любое падение надо преодолевать с молитвой, что именно она преображает сущность и все бытие человека

В физической слабости, простоте, незлобии была сила отца Ермогена. Он много и часто исповедовал, хотя признавался, что исповедь его выматывает. Много времени уделял людям, вновь пришедшим к вере. Любил иногда поговорить, но, что важнее, умел выслушать каждого приходящего к нему человека. В пастырских беседах, столь нужных всем нам, он никогда не отказывал людям, хотя привычка торопиться, приобретенная, наверное, еще в детстве, в нем оставалась.

Отец Ермоген говорил и о том, что каждый человек должен преодолевать себя и совершать ежедневно усилие над собой для своего преображения: «Конечно, требуется подвиг, требуется волевое усилие, никуда от этого не денешься. Здесь пригодится даже и память смертная. Без молитвы мы не получим благодать, а без благодати спастись невозможно. Молитва – это не искусственное обрядовое установление – это необходимость» .

Еще батюшка учил никогда не унывать, ведь Православие – это вера оптимистов: «Главное – в уныние, в отчаяние впадать не надо. С ними надо бороться всеми силами, ни в коем случае нельзя их допускать. Они крайне опасны. Уныние ищет утешения вне Бога. Даже если молитва не идет, все равно нужно начать: «Богородице, Дево, радуйся!», – прочитать, или своими словами молиться. Поклончик сделать, Иисусову молитву прочесть – только не поддаваться отчаянию».

Господь послал отцу Ермогену тяжелую болезнь. Он мужественно, по-христиански принял страдания, как принимал волю Божию и во всем остальном, и как учил поступать своих духовных чад.

Отошел ко Господу отец Гермоген в своем дорогом монастыре. Отпевание иеросхимонаха Ермогена было совершено 9 октября в величественном Преображенском соборе обители. Возглавили отпевание наместник Новоспасского ставропигиального мужского монастыря епископ Воскресенский Савва и епископ Щигровский и Мантуровский Паисий, на протяжении 20 лет бывший насельником обители. Молитвенно проводить отца Ермогена пришло огромное количество людей. Гроб с телом был обнесен вокруг монастырских соборов. Похоронили иеросхимонаха Ермогена в селе Сумароково Рузского района Московской области, на подворье Новоспасского монастыря.

Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, новопреставленного иеросхимонаха Ермогена, прости ему вся согрешения, вольные и невольные, и даруй ему Твое Небесное Царство!

14 октября исполняется 9 дней со дня кончины иеросхимонаха Ермогена. 15 октября, в субботу, от Новоспасского монастыря отправится автобус на подворье обители. Желающие могут в этот день посетить могилу батюшки.

Юлия Стихарева

1 марта - 15 сентября Предшественник: Гурий (Егоров) Преемник: Гавриил (Огородников) Имя при рождении: Алексей Степанович Голубев Рождение: 3 (15) марта (1896-03-15 )
Киев , Российская империя Смерть: 7 апреля (1978-04-07 ) (82 года)
Жировицкий монастырь , Гродненская область , Белорусская ССР , СССР Похоронен: на Корчеватском кладбище Киева Принятие монашества: 8 (21) июня Епископская хиротония: 1 марта

Архиепи́скоп Ермоге́н , также Гермоген (в миру Алексе́й Степа́нович Го́лубев ; 3 марта , Киев - 7 апреля , Жировицкий монастырь) - епископ Русской православной церкви ; с 29 мая 1963 года - архиепископ Калужский и Боровский.

Известен своим открытым несогласием с решением Архиерейского Собора Русской православной церкви от 18 июля 1961 года о внесении изменений в Положение об управлении Русской православной церкви в части раздела IV - «О приходах».

Семья

Так же стремительно был построен и храм в Самарканде . Кроме вышеназванных храмов под руководством архиепископа Ермогена были построены новый собор в Ашхабаде , большая каменная крещальня в городе Фрунзе (Бишкек), отреставрированы и восстановлены храмы Красноводска и Мары.

…я очень люблю и ценю Владыку Ермогена, но он утопист. Он пишет свои записки Подгорному, Косыгину, Куроедову, доказывает, что по отношению к Церкви нарушается конституция и советские законы о культах. Но он не хочет понять, что если не произойдет общего и резкого изменения режима в СССР (а на это рассчитывать трудно) никакого существенного улучшения положения Церкви быть не может. Наши правители сами прекрасно понимают, что они нарушают законы, но менять своего отношения к Церкви не намерены. Писания архиепископа Ермогена их только раздражают, а Церкви никакой пользы не приносят, только наоборот.

Архиерей в Омске и Калуге

Напишите отзыв о статье "Ермоген (Голубев)"

Примечания

Ссылки

Российская империя РСФСР Российская Федерация

Российская империя УзССР Узбекистан

Отрывок, характеризующий Ермоген (Голубев)

– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.

Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

ПИСЬМО ЕГО СВЯТЕЙШЕСТВУ СВЯТЕЙШЕМУ ПАТРИАРХУ МОСКОВСКОМУ И ВСЕЯ РУСИ
АЛЕКСИЮ

Архиепископа Ермогена,
б. Калужского

ЗАЯВЛЕНИЕ

Имею долг заявить Вашему Святейшеству следующее.

25 ноября 1967 года исполнилось два года как состоялось о мне такое постановление Вашего Святейшества и Синода:

«Преосвященного Архиепископа Калужского и Боровского Ермогена, согласно прошению, освободить от управления Калужской епархией *).

Ввиду того, что в настоящий момент нет соответствующей вакантной кафедры, Преосвященного Архиепископа Ермогена уволить на покой. Определить ему для жительства Успенский Жировицкий монастырь. На время пребывания на покое назначить архиерейскую пенсию».

Фактической причиной увольнения меня « на покой», как хорошо известно Вашему Святейшеству и Синоду, было требование председателя Совета по делам религий при Совете Министров СССР В. А. Куроедова.

Формально означенное постановление последовало на мое вынужденное и предварительно согласованное с Вашим Святейшеством прошение о перемещении на другую кафедру, причем ВАШИМ СВЯТЕЙШЕСТВОМ ДАНО БЫЛО ОБЕЩАНИЕ, что, после кратковременного увольнения «на покой», мне будет предоставлена вакантная кафедра.

Со дня упомянутого постановления, обосновавшего мое увольнение, обосновавшего мое увольнение «на покой» только отсутствием в тот момент вакантной кафедры, в течение истекших двух лет не раз становились вакантными кафедры, а перед последней сессией Синода таковых имелось четыре. Но, несмотря на это, в нарушение слова Патриарха Русской Церкви и синодального постановления, и по сей день кафедра мне не предоставлена.

За истекший двухлетний период мною была подана Вашему Святейшеству объяснительная записка и два заявления, в кото-

*) В прошении такой просьбы не было.

рых с предельною ясностью была показана необоснованность моего увольнения со стороны как церковных, так и гражданских законов.

Настоящее мое заявление по данному вопросу третье и последнее, и мне хотелось, чтобы Ваше Святейшество отнеслись бы к нему с надлежащим вниманием.

Восстановление меня на архиерейской кафедре при указанных обстоятельствах нельзя рассматривать только как дело моего личного устроения. Его требует прежде всего достоинство Патриарха Русской Церкви и авторитет Синода. Оно необходимо во имя восстановления нарушенного канонического правопорядка, в силу которого Епископ может быть лишен кафедры только по церковному суду или в случае его осуждения гражданским судом за уголовное преступление.

Поскольку в моем случае нет ни того ни другого, то продолжающееся нахождение мое «на покое» может только свидетельствовать о серьезных ненормальностях, которые на сегодняшний день имеются во взаимоотношениях между нашим Церковным управлением и Советом по делам религий, выразившихся в данном случае в том, что Патриарх лишен возможности сохранять верность своему слову, а Синод выполнять свое постановление.

Эти ненормальности — прямой результат существующей на сегодняшний день неясности в вопросах взаимоотношений между Церковью и Государством.

При жизни В. И. Ленина в этих вопросах существовала полная ясность и определенность, потому что они строго обосновывались на принципе отделения Церкви от Государства, который по указанию Ленина должен проводиться последовательно и до конца. Законность в этих взаимоотношениях обеспечивалась тем, что все вопросы, связанные с осуществлением в жизни декрета об отделении Церкви от Государства были поручены Народному Комиссариату Юстиции в лице его 5-го отдела и решались они только с точки зрения соответствия их закону. Причем любое религиозное объединение и даже отдельные граждане могли обращаться в Комиссариат Юстиции по возникавшим в жизни церковных и религиозных объединений вопросам и всегда получали от него в письменной форме соответствующие разъяснения. Немалая часть этих разъяснений, имеющих принципиальный характер, публиковалась.

Совсем иное наблюдается теперь. Совет по делам религий, как правило, не дает письменных разъяснений и ответов на посы-

лаемые в его адрес заявления и жалобы от религиозных объединений и отдельных лиц, в том числе и от архиереев. Также не дают письменных разъяснений и уполномоченные Совета на местах, а устные их разъяснения страдают противоречивостью и зачастую находятся в несогласии с действующим законодательством. Само собою понятно, что такое положение, когда гражданину не дают возможности знать законы, которые он должен исполнять, или оставляют без ответа его заявления по вопросам, имеющим непосредственное отношение к его деятельности, или, что еще хуже, вместо ответа на его заявления лишают его занимаемой им должности, — не может быть признано нормальным.

В сущности вопросы взаимоотношений между Церковью и Государством — юридические. К имеющему быть в феврале 1968 года 50-летию декрета об отделении Церкви от Государства я предполагаю подготовить и представить в Юридическую Комиссию при Совете Министров СССР, непосредственно или через Ваше Святейшество, если это будет благоугодно Вашему Святейшеству, обстоятельную докладную записку по вопросам правового положения Церкви, духовенства и религиозных объединений.

Здесь же считаю целесообразным высказать несколько принципиальных соображений лишь по вопросу отношения председателя Совета по делам религий и архиерейским назначениям и увольнениям, как имеющему непосредственное отношение к обстоятельствам, вызвавшим написание настоящего заявления.

Поскольку в нашей стране Церковь отделена от Государства, а упомянутые вопросы относятся к сфере внутренней церковной жизни, то Церковь должна иметь право решать их самостоятельно. Но поскольку носитель архиерейского сана является и гражданином своего государства, то для принципиального решения вопросов архиерейских назначений, по церковной и гражданской линии, необходимо различать в них два момента:

1) рукоположение,

2) назначение на архиерейскую кафедру.

Первое (рукоположение) всецело и безраздельно принадлежит Церкви в лице Епископата.

Что касается второго, т. е. назначения на определенную кафедру, то здесь естественны известные ограничения со стороны государственной власти; причем в зависимости от природы этой власти и ее принципиальных установок границы этих ограничений могут быть различны.

Если Церковь находится в союзе с Государством, как это имело место в царской России, когда Святейший Синод был не только церковным, но и правительственным учреждением, то принципиально обер-прокурор Синода мог иметь вытекающее из его церковно-государственного положения законное право на известное влияние в вопросах архиерейских назначений. Но надо заметить, что к этому «праву», особенно, когда обер-прокуроры злоупотребляли им, прогрессивная общественность и в царской России относилась отрицательно.

Что касается председателя Совета по делам религий, то в силу уже самого принципа отделения Церкви от Государства, он не может без риска дискредитации этого принципа иметь право на то активное вмешательство в дела архиерейских назначений, какое мог иметь обер-прокурор Синода царской России в силу узаконенных в то время отношений между церковной и государственной властью. Поэтому в настоящее время в силу совершенно иных принципов, лежащих в основе взаимоотношений между Церковью и Государством, законное вмешательство председателя Совета в дела архиерейских назначений не должно простираться далее требования, чтобы кандидат на занятие кафедры был неопороченным по суду, правоспособным гражданином Советского Союза.

В отношении архиерейских увольнений «на покой» церковные каноны предусматривают допустимость их только по церковному суду за конкретную церковную вину или по личному прошению, признавая, однако, в этом случае недействительными те «рукописания отречения» от управления, которые даны «не по собственному произволению, но по нужде, по страху и по угрозам от некоторых» (Кирил., 3).

Гражданская сторона этого вопроса такова. Поскольку согласно действующего законодательства принятие советским гражданином священного сана не влечет за собою поражения его в гражданских правах, то увольнение его от должности по требованию гражданских властей не может быть производимо в порядке, непредусмотренном в законе.

Согласно советского законодательства право увольнения от должности граждан принадлежит или администрации того учреждения, в котором работает гражданин или по приговору суда в порядке ст. 29 и 31 УК РСФСР. Поскольку Совет по делам религий не является по отношению к Церкви административным органом ее управления и ему не присвоены судебные функции, то в

случае обнаружения им в деятельности архиерея противоправных действий он должен в зависимости от характера нарушения или предупредить нарушителя, или обязать его устранить нарушение, иди, если оно заключает в себе элементы уголовного преступления, предоставить председателю Совета или уполномоченному Совета на месте возбудить против нарушителя в предусмотренном законом порядке судебное дело. В зависимости от приговора суда Церковная власть обязана вынести соответствующее решение об архиерее.

Мне думается, что приведенные соображения находятся в полном соответствии с принципами отделения Церкви от Государства.

В заключение мне хочется коснуться вопроса формирования Епископата в чисто церковном плане.

Тот порядок поставлений епископов — путем назначений, — который существует сейчас в нашей Церкви, безусловно не каноничен . По правилам Вселенской Церкви, избрание архиерея должно производиться собором или, по крайней мере, собранием трех архиереев -— во главе с первенствующим епископом и при согласии всех отсутствующих архиереев, изъявленном посредством грамат. Этот, единственно канонический порядок, закреплен Вселенскими Соборами — Первым в 4 правиле и Седьмым в 3-м правиле, а 19-ое правило Антиохийского Собора не признает никакой силы за поставлениями, совершенными вопреки указанным правилам.

Порядка назначения епископов святые каноны не знают. Этот противоканонический порядок укоренился в Русской Церкви в результате неканонической Петровской церковной реформы 1721 года, упразднившей и патриаршество.

Поместный Собор Русской Православной Церкви 1917 года, восстановивший патриаршество, восстановил и канонический порядок избрания епископов. И, думается, ничем лучше нельзя отметить пятидесятилетие со времени восстановления на Соборе 1917 года патриаршества как восстановлением, восстановленного на том же Соборе, канонического порядка поставлений епископов.

Вашего Святейшества

смиренный во Христе собрат и сослужитель

Архиепископ Ермоген.

Жировицкий монастырь,

Страница сгенерирована за 0.11 секунд!