Томас кун научная парадигма. Понятие парадигмы и научной революции по Т. Куну. "Структура научных революций"

/Корнилова Т.В., Смирнов С.Д. Методологические основы психологии. С._Пб., Питер, 2006, с.46-50/.

Историк науки американец Т. Кун (1922-1996) ввел целый ряд осно­вополагающих понятий для описания закономерностей функциони­рования и развития науки.

Научная парадигма - совокупность фундаментальных достижений в данной области науки, задающих общепризнанные образцы, приме­ры научного знания, проблем и методов их исследования и признаю­щихся в течение определенного времени научным сообществом как основа его дальнейшей деятельности.

Такие образцы должны быть в достаточной мере беспрецедентны, чтобы привлечь на свою сторону сторонников из конкурирующих направлений, и в то же время достаточно открыты, чтобы новые по­коления ученых могли найти для себя нерешенные проблемы любо­го вида. Это модели, из которых вырастают традиции научного ис­следования.

Ученые, деятельность которых строится на основе одинаковых пара­дигм, опираются на одни и те же правила научной практики. В опре­деленном смысле общепризнанная парадигма является основной единицей измерения для всех, изучающих процесс развития науки. Эта еди­ница как целое не может быть сведена к ее логическим составляющим. Формирование парадигм является признаком зрелости научной дисцип­лины, т. е. показателем выхода дисциплины на стадию «нормальной науки». Принимаемая в качестве парадигмы теория должна казаться предпочтительнее конкурирующих с ней других теорий, но она вовсе не обязана объяснять все факты и отвечать на все вопросы.

Деятельность ученых в допарадигмальный период развития науки менее систематична и подвержена многим случайностям. Когда впер­вые создается синтетическая теория (зародыш, прообраз парадигмы), способная привлечь на свою сторону большинство ученых следующе­го поколения, прежние школы постепенно исчезают, что частично обу­словлено обращением их членов к новой парадигме. Начальные этапы принятия парадигмы обычно связаны с созданием специальных жур­налов, организацией научных обществ, требованиями о выделении специальных курсов в университетах. Парадигмы укрепляются по мере того, как их использование приводит к более быстрому успеху, чем применение конкурирующих с ними способов решения острых иссле­довательских проблем.

Нормальная наука - стадия развития научного знания, на которой в основном осуществляются накопление и систематизация знания в рам­ках сложившейся парадигмы и разработка парадигмальной теории в целях разрешения некоторых оставшихся неясностей и улучшения ре­шения проблем, которые ранее были затронуты лишь поверхностно.

Решение такого рода задач Т. Кун уподобляет решению головоло­мок, где также необходимо действовать в рамках строгих правил-пред­писаний. Поэтому проблемы нормальной (зрелой) науки в очень ма­лой степени ориентированы на открытие новых фактов или создание новой теории. Действия в рамках строгих правил-предписаний не мо­гут привести к созданию новых парадигм, что равнозначно револю­ции в науке, т. е. радикальной смене системы правил-предписаний на­учной деятельности.

Открытия начинаются с осознания аномалий, т. е. с установления того факта, что природа каким-то образом нарушила навеянные пара­дигмой ожидания. Это приводит к расширению исследований в обла­сти аномалии. Возникает парадокс - как нормальная наука, не стре­мясь непосредственно к новым открытиям и намереваясь вначале даже подавить их, может служить инструментом, порождающим эти откры­тия. Ответ состоит в том, что аномалия может проявиться только на фоне парадигмы. Чем более точна и развита парадигма, тем более чувствительным индикатором для обнаружения аномалии она выступа­ет. В определенной степени даже сопротивление изменению приносит пользу; оно гарантирует, что парадигма не будет отброшена слишком легко, что к изменению парадигмы приведут только аномалии, прони­зывающие научное знание до самой сердцевины.

Но открытия не являются единственным источником деструктив­но-конструктивных изменений парадигмы. Вторым источником ее бан­кротства становится постоянный рост трудностей в решении нормаль­ной наукой своих головоломок в той мере, в какой она должна это делать. Как и в производстве, в науке смена инструментов (орудий тру­да) - это крайняя мера, которая применяется только при возникнове­нии серьезных системных кризисов.

Экстраординарная наука - наука на стадии острого кризиса, когда аномалия ее развития становится слишком явной и признается боль­шинством исследователей в данной области.

Любой кризис начинается с сомнения в парадигме и постепенного расшатывания правил нормального исследования. Ситуация начина­ет напоминать допарадигмальный период в развитии науки.

Кризис завершается одним из трех исходов:

1) нормальная наука может доказать свою способность разрешить проблему, породившую кризис;

2) большинством ученых признается, что проблема в ближайшей перспективе вообще не может найти своего решения и она как бы оставляется в наследство будущему поколению;

3) появляется новый претендент на роль парадигмы, и разворачи­вается борьба за «престол».

Но часто новая парадигма возникает (по крайней мере в зародыше) до того, как кризис зашел слишком далеко или был явно осознан. В других случаях проходит значительное время между первым осо­знанием крушения старой парадигмы и возникновением новой. В этот период наблюдается увеличение обращений за помощью к философии, бурное выражение недовольства состоянием дел, рефлексия фундамен­тальных положений науки - все это симптомы перехода от нормаль­ной науки к экстраординарной.

Научная революция - это некумулятивные эпизоды развития на­уки, когда в результате кризиса старая парадигма замещается цели­ком или частично новой.

В изменениях такого рода Т. Кун усматривает много общего с ре­волюцией социальной. Именно в учении о природе и неизбежности научных революций автор наиболее глубоко расходится во взглядах с позитивистами, утверждавшими непрерывно накопительный характер развития знания и внеисторичность, незыблемость основных правил-предписаний и эталонов научного исследования. Научные революции приводят не только к радикальным изменениям взглядов на мир (пе­рестройке картины мира), но и к изменениям самого мира, в котором живет человек.

Даже после утверждения на троне новой парадигмы сопротивление долго не прекращается. Отдельные ученые принимают новую парадиг­му по самым разным соображениям, в том числе лежащим вне сферы науки (например, культ солнца помог И. Кеплеру стать коперниканцем). Большую роль играют также эстетические факторы. Даже националь­ность и прежняя репутация новатора могут сыграть в этом процессе значительную роль. Обращение в новую веру будет продолжаться до тех пор, пока не останется в живых ни одного защитника старой парадигмы.

С точки зрения Т. Куна, прогресс науки не является строго посту­пательным. Он наиболее очевиден в периоды ее нормального (куму­лятивного) развития. При смене парадигм число вновь открывающихся проблем обычно превышает число разрешаемых. Но именно открытие нового поля проблем обеспечивает дальнейшее движение вперед на очередном этапе существования нормальной науки уже в рамках но­вой парадигмы. Т. Кун также обращает внимание на то, что новизна ради новизны не является целью науки, как это часто бывает в других областях творчества. И хотя новые парадигмы редко или никогда не обладают всеми возможностями своих предшественниц, они обычно сохраняют огромное количество наиболее конкретных элементов про­шлых достижений, открывая при этом возможности новых конкрет­ных решений старых проблем.

Но можно ли считать, что с каждой научной революцией мы все ближе подходим к некоему полному, объективному, истинному пред­ставлению о природе? К положительному ответу на так поставленный вопрос Т. Кун относится скорее скептически просто потому, что тако­го абсолютного знания в принципе существовать не может. Но мы мо­жем говорить о все большей сообразности инструментов и процедур исследования тому, что мы изучаем.

В заключение следует обратить внимание на особое значение поня­тия «научное сообщество» в подходе Т. Куна. «Парадигма - это то, что объединяет научное сообщество, и наоборот, научное сообщество со­стоит из людей, признающих парадигму». Вне конкретного научного сообщества понятие парадигмы теряет свой смысл. Таким образом, парадигмы не живут сами по себе; и когда говорят о переосмыслении в рамках той или иной парадигмы новых фактов или смене парадигм, имеется в виду реальная жизнь научного сообщества. Поэтому социо­логия науки - неотъемлемый аспект логики развития науки.

Концепция социологической и психологической реконструкции и развития научного знания связана с именем и идеями Т.Куна, изложенными в его широко известной работе по истории науки “Структура научных революций” . В этой работе исследуются социокультурные и психологические факторы в деятельности как отдельных ученых, так и исследовательских коллективов.

Кун считает, что развитие науки представляет собой процесс поочередной смены двух периодов - “нормальной науки” и “научных революций”. Причем последние гораздо более редки в истории развития науки по сравнению с первыми. Социально-психологический характер концепции Куна определяется его пониманием научного сообщества, члены которого разделяют определенную парадигму, приверженность к которой обуславливается положением его в данной социальной организации науки, принципами, воспринятыми при его обучении и становлении как ученого, симпатиями, эстетическими мотивами и вкусами. Именно эти факторы, по Куну, и становятся основой научного сообщества.

Центральное место в концепции Куна занимает понятие парадигмы, или совокупности наиболее общих идей и методологических установок в науке, признаваемых данным научным сообществом. Парадигма обладает двумя свойствами: 1) она принята научным сообществом как основа для дальнейшей работы; 2) она содержит переменные вопросы, т.е. открывает простор для исследователей. Парадигма - это начало всякой науки, она обеспечивает возможность целенаправленного отбора фактов и их интерпретации. Парадигма, по Куну, или “дисциплинарная матрица”, как он ее предложил называть в дальнейшем, включает в свой состав четыре типа наиболее важных компонентов: 1) “символические обобщения” - те выражения, которые используются членами научной группы без сомнений и разногласий, которые могут быть облечены в логическую форму, 2) “метафизические части парадигм” типа: “теплота представляет собой кинетическую энергию частей, составляющих тело”, 3) ценности, например, касающиеся предсказаний, количественные предсказания должны быть предпочтительнее качественных, 4) общепризнанные образцы.

Все эти компоненты парадигмы воспринимаются членами научного сообщества в процессе их обучения, роль которого в формировании научного сообщества подчеркивается Куном, и становятся основой их деятельности в периоды “нормальной науки”. В период “нормальной науки” ученые имеют дело с накоплением фактов, которые Кун делит на три типа: 1) клан фактов, которые особенно показательны для вскрытия сути вещей. Исследования в этом случае состоят в уточнении фактов и распознании их в более широком кругу ситуаций, 2) факты, которые хотя и не представляют большого интереса сами по себе, но могут непосредственно сопоставляться с предсказаниями парадигмальной теории, 3) эмпирическая работа, которая предпринимается для разработки парадигмальной теории.

Однако научная деятельность в целом этим не исчерпывается. Развитие “нормальной науки” в рамках принятой парадигмы длится до тех пор, пока существующая парадигма не утрачивает способности решать научные проблемы. На одном из этапов развития “нормальной науки” непременно возникает несоответствие наблюдений и предсказаний парадигмы, возникают аномалии. Когда таких аномалий накапливается достаточно много, прекращается нормальное течение науки и наступает состояние кризиса, которое разрешается научной революцией, приводящей к ломке старой и созданию новой научной теории - парадигмы.

Кун считает, что выбор теории на роль новой парадигмы не является логической проблемой: “Ни с помощью логики, ни с помощью теории вероятности невозможно переубедить тех, кто отказывается войти в круг. Логические посылки и ценности, общие для двух лагерей при спорах о парадигмах, недостаточно широки для этого. Как в политических революциях, так и в выборе парадигмы нет инстанции более высокой, чем согласие соответствующего сообщества” . На роль парадигмы научное сообщество выбирает ту теорию, которая, как представляется, обеспечивает “нормальное” функционирование науки. Смена основополагающих теорий выглядит для ученого как вступление в новый мир, в котором находятся совсем иные объекты, понятийные системы, обнаруживаются иные проблемы и задачи: “Парадигмы вообще не могут быть исправлены в рамках нормальной науки. Вместо этого... нормальная наука в конце концов приводит только к осознанию аномалий и к кризисам. А последние разрешаются не в результате размышления и интерпретации, а благодаря в какой-то степени неожиданному и неструктурному событию, подобно переключению гештальта. После этого события ученые часто говорят о “пелене, спавшей с глаз”, или об “озарении”, которое освещает ранее запутанную головоломку, тем самым приспосабливая ее компоненты к тому, чтобы увидеть их в новом ракурсе, впервые позволяющем достигнуть ее решения”. Таким образом, научная революция как смена парадигм не подлежит рационально-логическому объяснению, потому что суть дела в профессиональном самочувствии научного сообщества: либо сообщество обладает средствами решения головоломки, либо нет - тогда сообщество их создает.

Мнение о том, что новая парадигма включает старую как частный случай, Кун считает ошибочным. Кун выдвигает тезис о несоизмеримости парадигм. При изменении парадигмы меняется весь мир ученого, так как не существует объективного языка научного наблюдения. Восприятие ученого всегда будет подвержено влиянию парадигмы.

По-видимому, наибольшая заслуга Т.Куна состоит в том, что он нашел новый подход к раскрытию природы науки и ее прогресса. В отличие от К.Поппера, который считает, что развитие науки можно объяснить исходя только из логических правил, Кун вносит в эту проблему “человеческий” фактор, привлекая к ее решению новые, социальные и психологические мотивы.

Книга Т.Куна породила множество дискуссий, как в советской, так и западной литературе. Одна из них подробно анализируется в статье , которая будет использована для дальнейшего обсуждения. По мнению авторов статьи, острой критике подверглись как выдвинутое Куном понятие “нормальной науки”, так и его интерпретация научных революций.

В критике понимания Куном “нормальной науки” выделяются три направления. Во-первых, это полное отрицание существования такого явления как “нормальная наука” в научной деятельности. Этой точки зрения придерживается Дж.Уоткинс. Он полагает, что наука не сдвинулась бы с места, если бы основной формой деятельности ученых была “нормальная наука”. По его мнению, такой скучной и негероической деятельности, как “нормальная наука”, не существует вообще, из “нормальной науки” Куна не может вырасти революции .

Второе направление в критике “нормальной науки” представлено Карлом Поппером. Он, в отличие от Уоткинса, не отрицает существования в науке периода “нормального исследования”, но полагает, что между “нормальной наукой” и научной революцией нет такой существенной разницы, на которую указывает Кун. По его мнению, “нормальная наука” Куна не только не является нормальной, но и представляет опасность для самого существования науки. “Нормальный” ученый в представлении Куна вызывает у Поппера чувство жалости: его плохо обучали, он не привык к критическому мышлению, из него сделали догматика, он жертва доктринерства. Поппер полагает, что хотя ученый и работает обычно в рамках какой-то теории, при желании он может выйти из этих рамок. Правда при этом он окажется в других рамках, но они будут лучше и шире .

Третье направление критики нормальной науки Куна предполагает, что нормальное исследование существует, что оно не является основным для науки в целом, оно так же не представляет такого зла как считает Поппер. Вообще не следует приписывать нормальной науке слишком большого значения, ни положительного, ни отрицательного. Стивен Тулмин, например, полагает, что научные революции случаются в науке не так уж редко, и наука вообще не развивается лишь путем накопления знаний. Научные революции совсем не являются “драматическими” перерывами в “нормальном” непрерывном функционировании науки. Вместо этого она становится “единицей измерения” внутри самого процесса научного развития . Для Тулмина революция менее революционна, а “нормальная наука” - менее кумулятивна, чем для Куна.

Не меньшее возражение вызвало понимание Куном научных революций. Критика в этом направлении сводится прежде всего к обвинениям в иррационализме. Наиболее активным оппонентом Куна в этом направлении выступает последователь Карла Поппера И.Лакатос. Он утверждает, например, что Кун “исключает всякую возможность рациональной реконструкции знания”, что с точки зрения Куна существует психология открытия, но не логика, что Кун нарисовал “в высшей степени оригинальную картину иррациональной замены одного рационального авторитета другим”.

Как видно из изложенного обсуждения, критики Куна основное внимание уделили его пониманию “нормальной науки” и проблемы рационального, логического объяснения перехода от старых представлений к новым.

В результате обсуждения концепции Куна большинство его оппонентов сформировали свои модели научного развития и свое понимание научных революций. Концепции И.Лакатоса и Ст. Тулмина будут рассмотрены в следующих разделах данной работы.

Обращение К. Поппера к проблемам развития знания подготовило почву для обращения философии науки к истории научных идей и концепций. Однако построения самого Попиера все еще носили умозрительный характер и их источником оставались логика и некоторые теории математического естествознания. Первой методологической концепцией, получившей широкую известность и опиравшейся на изучение истории науки, была концепция американского историка и философа науки Томаса Куна. Он готовил себя для работы в области теоретической физики, однако еще в аспирантуре с удивлением обнаружил, что те представления о науке и ее развитии, которые господствовали в конце 40-х годов в Европе и США, значительно расходятся с реальным историческим материалом. Это открытие обратило его к более глубокому изучению истории. Рассматривая, как фактически происходило установление новых фактов, выдвижение и признание новых научных теорий, Кун постепенно пришел к собственному оригинальному представлению о науке. Это представление он выразил в знаменитой книге "Структура научных революций", увидевшей свет в 1962 г.

Томас Сэмюэл Кун родился в Соединенных Штатах Америки в 1922г. Закончил Гарвардский университет, защитив диссертацию по физике. Всю жизнь работал в Гарварде и преподавал в Массачусетсском технологическом институте. В последние годы работал над проблемами истории квантовой механики, умер в 1996г. Основными работами являются следующие: "Структура научных революций" (1962); "Существенное напряжение. Избранные исследования научной традиции и изменения" (1977).

Важнейшим понятием концепции Куна является понятие парадигмы. Содержание этого понятия так и осталось не вполне ясным, однако в первом приближении можно сказать, что парадигма есть совокупность научных достижений, признаваемых всем научным сообществом в определенный период времени.

Вообще говоря, парадигмой можно назвать одну или несколько фундаментальных теорий, получивших всеобщее признание и в течение какого-то времени направляющих научное исследование. Примерами подобных парадигмальных теорий служат физика Аристотеля, геоцентрическая система мира Птолемея, механика и оптика Ньютона, кислородная теория горения Лавуазье, электродинамика Максвелла, теория относительности Эйнштейна, теория атома Бора и т.п. Таким образом, парадигма воплощает в себе бесспорное, общепризнанное знание об исследуемой области явлений природы.

Однако, говоря о парадигме, Кун имеет,в виду не только некоторое знание, выраженное в ее законах и принципах. Ученые - создатели парадигмы.- не только сформулировали некоторую теорию или закон, но они еще решили одну или несколько важных научных проблем и тем самым дали образцы того, как нужно решать проблемы. Оригинальные опыты создателей парадигмы в очищенном от случайностей и усовершенствованном виде затем входят в учебники, по которым будущие ученью осваивают свою науку. Овладевая в процессе обучения этими классическими образцами решения научных проблем, будущий ученый глубже постигает основоположения своей науки, обучается применять их в конкретных ситуациях и овладевает специальной техникой изучения тех явлений, которые образуют предмет данной научной дисциплины. Парадигма дает набор образцов научного исследования - в этом заключается ее важнейшая функция.

Но и это еще не все. Задавая определенное видение мира, парадигма очерчивает круг проблем, имеющих смысл и решение: все, что не попадает в этот круг, не заслуживает рассмотрения с точки зрения сторонников парадигмы. Вместе с тем парадигма устанавливает допустимые методы решения этих проблем. Таким образом, она определяет, какие факты могут быть получены в эмпирическом исследовании, - не конкретные результаты, но тип фактов.

С понятием парадигм тесно связано понятие научного сообщества, в некотором смысле эти понятия синонимичны. В самом деле, что такое парадигма? - Это некоторый взгляд на мир, принимаемый научным сообществом. А что такое научное сообщество? - Это группа людей, объединенных верой в одну парадигму. Стать членом научного сообщества можно только приняв и усвоив его парадигму. Если вы не разделяете веры в парадигму, вы остаетесь за пределами научного сообщества. Поэтому, например, современные экстрасенсы, астрологи, исследователи летающих тарелок и полтергейстов не считаются учеными, не входят в научное сообщество, ибо все они либо отвергают некоторые фундаментальные принципы современной науки, либо выдвигают идеи, не признаваемые современной наукой.

Науку, развивающуюся в рамках современной парадигмы, Кун называет "нормальной", полагая, что именно такое состояние является для науки обычным и наиболее характерным. В отличие от Поппера, считавшего, что ученые постоянно думают о том, как бы опровергнуть существующие и признанные теории, и с этой целью стремятся к постановке опровергающих экспериментов, Кун убежден, что в реальной научной практике ученые почти никогда не сомневаются в истинности основоположений своих теорий и даже не ставят вопроса об их проверке. "Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы к созданию таких теорий другими. Напротив, исследование в нормальной науке направлено на разработку тех явлений и теорий, существование которых парадигма заведомо предполагает".

Чтобы подчеркнуть особый характер проблем, разрабатываемых учеными в нормальный период развития науки, Кун называет их "головоломками", сравнивая их решение с решением кроссвордов или с составлением картинок из раскрашенных кубиков. Кроссворд или головоломка отличаются тем, что для них существует гарантированное решение, и это решение может быть получено некоторым предписанным путем. Пытаясь сложить картинку из кубиков, вы знаете, что такая картинка существует. При этом вы не имеете права изобретать собственную картинку или складывать кубики так, как вам нравится, хотя бы при этом получались более интересные - с вашей точки зрения - изображения. Вы должны сложить кубики определенным образом и получить предписанное изображение Точно такой же характер носят проблемы нормальной науки. Парадигма гарантирует, что решение существует, и она же задает допустимые методы и средства получения этого решения.

До тех пор пока решение головоломок протекает успешно, парадигма выступает как надежный инструмент познания. Увеличивается количество установленных фактов, повышается точность измерений, открываются новые законы, растет дедуктивная связность парадигмы, короче говоря, происходит накопление знания. Но вполне может оказаться - и часто оказывается, - что некоторые задачи-головоломки несмотря на все усилия ученых так и не поддаются решению, скажем, предсказания теории постоянно расходятся с экспериментальными данными. Сначала на это не обращают внимания. Это только в представлении Поппера стоит лишь ученому зафиксировать расхождение теории с фактом, он сразу же подвергает сомнению теорию. Реально же ученые всегда надеются на то, что со временем противоречие будет устранено и головоломка решена. Но однажды может быть осознано, что средствами существующей парадигмы проблема не может быть решена. Дело не в индивидуальных способностях того или иного ученого, не в повышении точности измерительных приборов, а в принципиальной неспособности парадигмы решить проблему. Такую проблему Кун называет аномалией.

Пока аномалий немного, ученые не.слишком о них беспокоятся. Однако разработка самой парадигмы приводит к росту числа аномалий. Совершенствование приборов, повышение точности наблюдений и измерений, строгость концептуальных средств - все это ведет к тому, что расхождения между предсказаниями парадигмы и фактами, которые ранее не могли быть замечены и осознаны, теперь фиксируются и осознаются как проблемы, требующие решения. Попытки справиться с этими новыми проблемами за счет введения в парадигму новых теоретических предположений нарушают ее дедуктивную стройность, делают ее расплывчатой и рыхлой.

Доверие к парадигме падает. Ее неспособность справиться с возрастающим количеством проблем свидетельствует о том, что она уже не может служить инструментом успешного решения головоломок. Наступает состояние, которое Кун называет кризисом. Ученые оказываются перед лицом множества нерешенных ^проблем, необъясненных фактов и экспериментальных данных. У многих из них господствовавшая недавно парадигма уже не вызывает доверия и они начинают искать новые теоретические средства, которые, возможно, окажутся более успешными. Уходит то, что объединяло ученых, - парадигма. Научное сообщество распадается на несколько групп, одни из которых продолжают верить в парадигму, другие выдвигают гипотезы, претендующие на роль новой парадигмы. Нормальное исследование замирает. Наука, по сути дела, перестает функционировать. Только в этот период кризиса, полагает Кун, ученые ставят эксперименты, направленные на проверку и отсев конкурирующих гипотез и теорий.

Период кризиса заканчивается, когда одна из предложенных гипотез доказывает свою способность справиться с существующими проблемами, объяснить непонятные факты и благодаря этому привлекает на свою сторону большую часть ученых, научное сообщество восстанавливает свое единство. Вот эту смену парадигм Кун и называет научной революцией.

Ученые, принявшие новую парадигму, начинают видеть мир по-новому. Переход от одной парадигмы к другой Кун сравнивает с переключением гештальта: например, если раньше на рисунке видели вазу, нужно усилие, чтобы на том же рисунке увидеть два человеческих профиля. Но как только это переключение образа произошло, сторонники новой парадигмы уже не способны совершить обратное переключение и перестают понимать тех своих коллег, которые все еще говорят о вазе. Сторонники разных парадигм говорят на разных языках и живут в разных мирах, они теряют возможность общаться друг с другом. Что же заставляет ученого покинуть старый, обжитой мир и устремиться по новой, незнакомой и полной неизвестности дороге? -

Надежда на то, что она окажется удобнее старой, заезженной колеи, а также религиозные, философские, эстетические и тому подобные соображения, но не логико-методологические аргументы. "Конкуренция между парадигмами не является видом борьбы, которая может быть разрешена с помощью доводов".

Итак, развитие науки у Куна выглядит следующим образом: нормальная наука, развивающаяся в рамках общепризнанной парадигмы; следовательно, рост числа аномалий, приводящий в конечном итоге к кризису; следовательно, научная революция, означающая смену парадигм. Накопление знания, совершенствование методов и инструментов, расширение сферы практических приложений, т.е. все то, что можно назвать прогрессом, совершается только в период нормальной науки. Однако научная революция приводит к отбрасыванию всего того, что было получено на предыдущем этапе, работа науки начинается как бы заново, на пустом месте. Таким образом, в целом развитие науки получается дискретным: периоды прогресса и накопления знания разделяются революционными провалами, разрывами ткани науки.

Следует признать, что это - весьма смелая и побуждающая к размышлениям концепция. Конечно, весьма трудно отказаться от мысли о том, что наука прогрессирует в своем историческом развитии, что знания ученых и человечества вообще об окружающем мире растут и углубляются. Но после работ Куна уже нельзя не замечать проблем, с которыми связана идея научного прогресса.

Уже нельзя простодушно считать, что одно поколение ученых передает свои достижения следующему поколению, которое эти достижения преумножает. Теперь мы обязаны ответить на такие вопросы: как осуществляется преемственность между старой и новой парадигмами? Что и в каких формах передает старая парадигма новой? Как осуществляется коммуникация между сторонниками разных парадигм? Как возможно сравнение парадигм? Концепция Куна стимулировала интерес к этим проблемам и содействовала выработке более глубокого понимания процессов развития науки.

В значительной мере под влиянием работ Поппера и Куна философы науки чаще стали обращаться к истории научных идей, стремясь обрести в ней твердую почву для своих методологических построений. Казалось, что история может служить более прочным основанием методологических концепций, нежели гносеология, психология, логика. Однако оказалось наоборот: поток истории размыл методологические схемы, правила, стандарты; релятивизировал все принципы философии науки и в конечном итоге подорвал надежду на то, что она способна адекватно описать структуру и развитие научного знания.

Интерес К. Поппера к проблемам развития знания подготовил почву для обращения аналитической философии науки к истории научных идей и концепций. Однако, построения самого Поппера носили все еще умозрительный характер, и их источником оставалась логика и некоторые теории математического естествознания. Т. Кун готовил себя для работы с области аспирантуры, но вдруг с удивлением обнаружил, что представления о науке и ее развитии в 40-х годах в Европе и США расходятся с реальным историческим материалом.

Кун Томас Сэмюэл (1922-1996) - амер. историк и философ, один из лидеров историко-эволюционнистского направления в философии науки. Он разработал концепцию исторической динамики научного знания, стержнем которой стал образ науки, как специфической деятельности научных сообществ. Томас Кун отрицал накопительную (куммулятивистскую) теорию развития науки. Так же он выдвинул тезис о несоизмеримости научных традиций. Кун ввел понятие парадигмы (древнегреческий - образец), как стандарта поведения. Парадигма - это образец интеллектуального поведения, принятый в данном научном сообществе. Или парадигма (по Куну) - это определенный образец, задающий стиль мышления и исследования ученого. Она воспринимается в процессе обучения и выполняет две функции:

а) запретительная (все, что не согласуется с данной теорией - оставляется);

б) направляющая или проективная - стимулирует исследования в определенном направлении.

В состав парадигмы он включает четыре элемента: 1) основные законы; 2) концептуальные модели или общие представления о том, что исследует наука; 3) ценностные установки; 4) образцы решения стандартных проблем.

Кун рисует схему развития науки:

а) нормальная наука - в этот период ученые работают стандартными методами и идет накопление знаний в рамках парадигмы;

б) кризис - связан с накоплением аномалий;

в) научная революция - происходит слом старой парадигмы, выдвижение новой и ее приветствие научным сообществом.

Различают: дисциплинарные, комплексные, глобальные - научные революции.

Таким образом, новый термин и научная революция - это смены парадигм, изменяющие способ сравнения и соизмерения научных теорий. Новая парадигма выбирается не на рациональной основе. Ее победа зависит от случайностей и особенностей культурных и социально-психологических обстоятельств. Кроме того, он выдвигает тезис о несоизмеримости парадигм, т.е. каждая парадигма имеет свой язык, свои представления о реальности, поэтому несопоставима с другими. При выдвижении новой парадигмы все старые знания отбрасываются и развитие науки начинается как бы с пустого места.

Эти представления Томас Кун выразил в знаменитой книге «Структура научных революций», увидевшей свет в 1962 году. Одна цитата из этой книги. «Едва ли любое эффективное исследование может быть начато прежде, чем научное сообщество решит, что располагает обоснованными ответами на вопросы, подобные следующим: каковы фундаментальные единицы, из которых состоит вселенная? Как они взаимодействуют друг с другом и с органами чувств? Какие вопросы ученый имеет право ставить в отношении таких сущностей, и какие методы могут быть использованы для их решения?» Очевидно, что ответы на подобные вопросы дает метафизика, которая по Куну предшествует научной работе.

Можно выделить, по меньшей мере, три аспекта парадигмы:

Парадигма - это наиболее общая картина рационального устройства природы, мировоззрение;

Парадигма - это дисциплинарная матрица, характеризующая совокупность убеждений, ценностей, технических средств и т. д., которые объединяют специалистов в данное научное сообщество;

Парадигма - это общепризнанный образец, шаблон для решения задач-головоломок.

Научная парадигма - понятие введено американским физиком и историком науки Томасом Куном, который выделял различные этапы в развитии научной дисциплины:

допарадигмальный (предшествующий установлению парадигмы);

господства парадигмы (т. н. «нормальная наука»);

кризис нормальной науки;

научной революции, заключающейся в смене парадигмы, переходе от одной к другой.

Согласно Куну, парадигма - это то, что объединяет членов научного сообщества и, наоборот, научное сообщество состоит из людей, признающих определенную парадигму. Как правило, парадигма фиксируется в учебниках, трудах ученых и на многие годы определяет круг проблем и методов их решения в той или иной области науки, научной школе. К парадигме можно отнести, например, взгляды Аристотеля, ньютоновскую механику и тому подобные вещи.

«Под парадигмами я подразумеваю признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений»

«Вводя этот термин, я имел в виду, что некоторые общепринятые примеры фактической практики научных исследований - примеры, которые включают закон, теорию, их практическое применение и необходимое оборудование, - все в совокупности дают нам модели, из которых возникают конкретные традиции научного исследования»

4. Способы реконструкции научной истории (Имре Лакатос)

Индуктивизм

Каждая методология имеет свои особые эпистемологические и логические проблемы. Индуктивизм, например, должен надежно установить истинность “фактуальных” суждений и обоснованность индуктивных выводов. Некоторые философы столь озабочены решением своих эпистемологических и логических проблем, что так и не достигают того уровня, на котором их могла бы заинтересовать реальная история науки. Если действительная история не соответствует их стандартам, они, возможно, с отчаянной смелостью предложат начать заново все дело науки. Другие принимают то или иное сомнительное решение своих логических и эпистемологических проблем без доказательства и обращаются к рациональной реконструкции истории, не осознавая логико-эпистемологической слабости (или даже несостоятельности) своей методологии.

Индуктивистский критицизм, по существу, скептичен: он стремится показать, что суждение не доказано - то есть является псевдонаучным, -а не то, что оно ложно. Когда историк-индуктивист пишет предысторию некоторой научной дисциплины, ему весьма трудно в этом случае проводить свой критицизм. Поэтому период раннего средневековья - когда люди находились в плену “недоказанных идей” - он часто объясняет с помощью некоторых “внешних воздействий”, как это делает, например, социально-психологическая теория о сдерживающем влиянии на развитие науки католической церкви.

Историк-индуктивист признает только два вида подлинно научных открытий: суждения о твердо установленных фактах и индуктивные обобщения. Они, и только они, составляют, по его мнению, спинной хребет внутренней истории науки. Когда индуктивист описывает историю, он разыскивает только их - в этом состоит для него вся проблема. Лишь после того, как он найдет их, он начинает построение своей прекрасной пирамиды. Научные революции, согласно представлениям индуктивиста, заключаются в разоблачении иррациональных заблуждений, которые следует изгнать из истории науки и перевести в историю псевдонауки, в историю простых верований: в любой данной области подлинно научный прогресс, по его мнению, начинается с самой последней научной революции.

Существует радикальная ветвь индуктивизма, представители которой отказываются признавать любое внешнее влияние на науку -интеллектуальное, психологическое или социологическое. Признание такого влияния, считают они, приводит к недопустимому отходу от истины. Радикальные индуктивисты признают только тот отбор, который случайным образом производит ничем не отягощенный разум. Радикальный индуктивизм является особым видом радикального интернализма, согласно которому следует сразу же отказаться от признания научной теории (или фактуального суждения), как только установлено наличие некоторого внешнего влияния на это признание: доказательство внешнего влияния обесценивает теорию. Однако, поскольку внешние влияния существуют всегда, радикальный интернализм является утопией и в качестве теории рациональности разрушает сам себя.

Когда историк-индуктивист радикального толка сталкивается с проблемой объяснения того, почему некоторые великие ученые столь высоко оценивали метафизику и почему они считали свои открытия важными по тем причинам, которые с точки зрения индуктивизма являются весьма несущественными, то он относит эти проблемы “ложного сознания” к психопатологии, то есть к внешней истории.

Конвенционализм

Конвенционализм допускает возможность построения любой системы классификации, которая объединяет факты в некоторое связное целое. Конвенционалист считает, что следует как можно дольше сохранять в неприкосновенности центр такой системы классификации: когда вторжение аномалий создает трудности, надо просто изменить или усложнить ее периферийные участки. Однако ни одну классифицирующую систему конвенционалист не рассматривает как достоверно истинную, а только как “истинную по соглашению” (или, может быть, даже как ни истинную, ни ложную). Представители революционных ветвей конвенционализма не считают обязательным придерживаться некоторой данной системы: любую систему можно отбросить, если она становится чрезмерно сложной и если открыта более простая система, заменяющая первую эпистемологически, и особенно логически этот вариант конвенционализма несравненно проще индуктивизма: он не нуждается в обоснованных индуктивных выводах. Подлинный прогресс науки, согласно конвенционализму, является кумулятивным и осуществляется на прочном фундаменте “доказанных” фактов изменения же на теоретическом уровне носят только инструментальный характер. Теоретический “прогресс” состоит лишь в достижении удобства (“простоты”), а не в росте истинного содержания Можно, конечно, распространить революционный конвенционализм и на уровень “фактуальных” суждений. В таком случае “фактуальные” суждения также будут приниматься на основе решения, а не на основе экспериментальных “доказательств”. Но если конвенционалист не хочет отказаться от той идеи, что рост “фактуальной” науки имеет некоторое отношение к объективной, фактуальной истине, то в этом случае он должен выдумать некий метафизический принцип, которому должны удовлетворять его правила научной игры. Если же он не сделает этого, ему не удастся избежать скептицизма или по крайней мере одной из радикальных форм инструментализма.

Революционный конвенционализм зародился как философия науки бергсонианства, девизом которой была свобода воли и творчества. Кодекс научной честности конвенционалиста менее строг, чем кодекс индуктивиста: он не налагает запрещения на недоказанные спекуляции и разрешает построение систем на основе любой фантастической идеи. Кроме того, конвенционализм не клеймит отброшенные системы как ненаучные: конвенционалист считает гораздо большую часть реальной истории науки рациональной (“внутренней”), чем индуктивист.

Для историка-конвенционалиста главными научными открытиями являются прежде всего изобретения новых и более простых классифицирующих систем. Поэтому он постоянно сравнивает такие системы в отношении их простоты: процесс усложнения научных классифицирующих систем и их революционная замена более простыми системами-вот что является основой внутренней истории науки в его понимании.

Конвенционалистская историография не может рационально объяснить, почему определенные факты в первую очередь подвергаются исследованию и почему определенные классифицирующие системы анализируются раньше, чем другие, в тот период, когда их сравнительные достоинства еще неясны. Таким образом, конвенционализм, подобно индуктивизму, совместим с различными дополнительными по отношению к нему “внешними” эмпирическими программами.

И наконец, историк-конвенционалист, как и его коллега индуктивист, часто сталкивается с проблемой “ложного сознания”. Например, согласно конвеннцианализму, великие ученые приходят к своим теориямм- “фактически” благодаря взлету своего воображения Однако почему же они так часто утверждают, будто выпели свои теории из фактов? Конвенционалнстская рациональная реконструкция истории науки часто отличается от реконструкции, производимой великими учеными: проблемы ложного сознания историк-конвенционалист просто передает “экстерналисту” .

Методологический фальсификационизм

Современный фальсификационизм возник в результате логико-эпистемологической критики в адрес индуктивизма и конвенционализма дюгемовского толка. Критика позиции индуктивизма опиралась на то, что обе его фундаментальные предпосылки, а именно то, что фактуальные суждения могут быть “выведены” из фактов и что существуют обоснованные индуктивные (с увеличивающимся содержанием) выводы, сами являются недоказанными и даже явно ложными. Дюгем же был подвергнут критике на основании того, что предлагаемое им сравнение интуитивной простоты теорий является лишь делом субъективного вкуса и поэтому оно настолько двусмысленно, что не может быть положено в основу серьезной критики научных теорий. Новую - фальсификационистскую - методологию предложил Поппер в своей работе “Логика научного исследования” (1935). Эта методология представляет собой определенный вариант революционного конвенционализма: основная особенность фальсификационистской методологии состоит в том, что она разрешает принимать по соглашению фактуальные, пространственно-временные единичные “базисные утверждения”, а не пространственно-временные универсальные теории. Согласно фальсификационистскому кодексу научной честности, некоторая теория является научной только в том случае, если она может быть приведена в столкновение с каким-либо базисным утверждением, и теория должна быть устранена, если она противоречит принятому базисному утверждению. Поппер выдвинул также еще одно условие, которому должна удовлетворять теория для того, чтобы считаться научной: она должна предсказывать факты, которые являются новыми, то есть неожиданными с точки зрения предыдущего знания. Таким образом, выдвижение нефальсифицируемых теорий или ad hoc гипотез (которые не дают новых эмпирических предсказаний) противоречит попперовскому кодексу научной честности, так же как выдвижение недоказанных теорий противоречит кодексу научности (классического) индуктивизма.

Однако теории, дополняющие фальсификационизм, не обязаны ограничиваться рассмотрением только чисто интеллектуальных влияний. Следует подчеркнуть (вслед за Агасси), что фальсификационизм в не меньшей степени, чем индуктивизм, совместим с воззрениями о влиянии внешних факторов на научный прогресс. Единственное различие в этом отношении между индуктивизмом и фальсификационизмом состоит в том, что, в то время как для первого “внешняя” теория призвана объяснять открытие фактов, для второго она должна объяснять изобретение научных теорий, так как выбор фактов (то есть выбор “потенциальных фальсификаторов”) для фальсификациониста прежде всего детерминирован внутренне, то есть соответствующими теориями.

Для историка-фальсификациониста особую проблему представляет “ложное сознание” - “ложное”, конечно, с точки зрения его теории рациональности. Почему, например, некоторые ученые считают решающие эксперименты скорее позитивными и верифицирующими, чем негативными и фальсифицирующими? Для решения этих проблем именно фальсификационист Поппер разработал - лучше, чем кто-либо до него, - концепцию о расхождении объективного знания (в его “третьем мире”) с искаженными отображениями этого знания в индивидуальном сознании. Тем самым он открыл путь для проведения моего различения между внутренней и внешней историей.

Методология научно исследовательских программ

Согласно моей методологической концепции, исследовательские программы являются величайшими научными достижениями и их можно оценивать на основе прогрессивного или регрессивного сдвига проблем; при этом научные революции состоят в том, что одна исследовательская программа (прогрессивно) вытесняет другую. Эта методологическая концепция предлагает новый способ рациональной реконструкции науки. Выдвигаемую мною методологическую концепцию легче всего изложить, противопоставляя ее фальсификационизму и конвенционализму, у которых она заимствует существенные элементы.

У конвенционализма эта методология заимствует разрешение рационально принимать по соглашению не только пространственно-временные единичные “фактуальные утверждения”, но также и пространственно-временные универсальные теории, что дает нам важнейший ключ для понимания непрерывности роста науки. В соответствии с моей концепцией фундаментальной единицей оценки должна быть не изолированная теория или совокупность теорий, а “исследовательская программа”. Последняя включает в себя конвенционально принятое (и поэтому “неопровержимое”, согласно заранее избранному решению) “жесткое ядро” и “позитивную эвристику”, которая определяет проблемы для исследования, выделяет защитный пояс вспомогательных гипотез, предвидит аномалии и победоносно превращает их в подтверждающие примеры - все это в соответствии с заранее разработанным планом. Ученый видит аномалии, но, поскольку его исследовательская программа выдерживает их натиск, он может свободно игнорировать их. Не аномалии, а позитивная эвристика его программы - вот что в первую очередь диктует ему выбор проблем. И лишь тогда, когда активная сила позитивной эвристики ослабевает, аномалиям может быть уделено большее внимание. В результате методология исследовательских программ может объяснить высокую степень автономности теоретической науки, чего не может сделать несвязанная цепь предположений и опровержений наивного фальсификациониста. То, что для Поппера, Уоткинса и Агасси выступает как внешнее, метафизическое влияние на науку, здесь превращается во внутреннее - в “жесткое ядро” программы.

Необходимо указать на то, что методология научно-исследовательских программ является гораздо более зубастой, чем конвенционализм Дюгема: вместо того чтобы отдавать решение вопроса, когда следует отказаться от некоторой “структуры”, на суд неясного дюгемовского здравого смысла, я ввожу некоторые жесткие попперовские элементы в оценку того, прогрессирует ли некоторая программа или регрессирует и вытесняет ли одна программа другую, то есть я даю критерии прогресса и регресса программ, а также правила устранения исследовательских программ в целом. Исследовательская программа считается прогрессирующей тогда, когда ее теоретический рост предвосхищает ее эмпирический рост, то есть когда она с некоторым успехом может предсказывать новые факты (“прогрессивный сдвиг проблем”); программа регрессирует, если ее теоретический рост отстает от ее эмпирического роста, то есть когда она дает только запоздалые объяснения либо случайных открытий, либо фактов, предвосхищаемых и открываемых конкурирующей программой (“регрессивный сдвиг проблем”). Если исследовательская программа прогрессивно объясняет больше, нежели конкурирующая, то она “вытесняет” ее и эта конкурирующая программа может быть устранена (или, если угодно, “отложена).

(В рамках исследовательской программы некоторая теория может быть устранена только лучшей теорией, то есть такой теорией, которая обладает большим эмпирическим содержанием, чем ее предшественница, и часть этого содержания впоследствии подтверждается. Для такого замещения одной теории лучшей первая теория не обязательно должна быть “фальсифицирована” в попперовском смысле этого термина. Таким образом, научный прогресс выражается скорее в осуществлении верификации дополнительного содержания теории, чем в обнаружении фальсифицирующих примеров. Эмпирическая “фальсификация” и реальный “отказ” от теории становятся независимыми событиями. До модификации теории мы никогда не знаем, как бы она могла быть “опровергнута”, и некоторые из наиболее интересных модификаций обусловлены “позитивной эвристикой” исследовательской программы, а не аномалиями. Одно только это различие имеет важные следствия и приводит к рациональной реконструкции изменений в науке, совершенно отличной от реконструкции, предложенной Поппером.)

Подобно любой другой методологической концепции, методология научно-исследовательских программ выдвигает свою историографическую исследовательскую программу. Историк, руководствующийся этой программой, будет отыскивать в истории конкурирующие исследовательские программы, прогрессивные и регрессивные сдвиги проблем. Там, где историк дюгемовского толка видит революцию единственно в простоте теории (как, например, в случае революции Коперника-), он будет находить длительный процесс вытеснения прогрессивной программой программы регрессирующей. Там, где фальсификационист видит решающий негативный эксперимент, он будет “предсказывать”, что ничего подобного не было, что за спиной любого якобы решающего эксперимента, за каждым видимым столкновением между теорией и экспериментом стоит скрытая война на истощение между двумя исследовательскими программами, И только позднее - в фальсификационистской реконструкции - исход этой войны может быть связан с проведением некоторого “решающего эксперимента”.

Подобно любой другой теории научной рациональности, методология исследовательских программ должна быть дополнена эмпирической внешней историей. Никакая теория рациональности никогда не сможет дать ответ на вопросы о том, почему определенные научные школы в генетике отличаются друг от друга или вследствие каких причин зарубежная экономическая помощь стала весьма непопулярной в англосаксонских странах в 60-х годах нашего столетия. Более того, для объяснения различной скорости развития разных исследовательских программ мы можем быть вынужденными обратиться к внешней истории. Рациональная реконструкция науки (в том смысле, в котором я употребляю этот термин) не может быть исчерпывающей в силу: того, что люди не являются полностью рациональными. существами, и даже тогда, когда они действуют рационально, они могут иметь ложные теории относительно собственных рациональных действий.

Большинство историков до сих пор стремится рассматривать решение некоторых важных проблем истории науки как монополию экстерналистов. Одной из них является проблема весьма частых одновременных научных открытий. То, что считается “открытием”, и в частности великим открытием, зависит от принятой методологии. Для индуктивиста наиболее важными открытиями являются открытия фактов, и, действительно, такие открытия часто совершаются одновременно нескольким учеными. Для фальсификациониста великое открытие состоит скорее в открытии некоторой теории, нежели в открытии факта. Как только теория открыта (или, скорее, изобретена), она становится общественным достоянием, и нет ничего удивительного в том, что несколько людей одновременно будут проверять ее и одновременно сделают (второстепенные) фактуальные открытия. Таким образом, ставшая известной теория выступает как призыв к созданию независимо проверяемых объяснений более высокого уровня. Например, если уже известны эллипсы Кеплера и элементарная динамика Галилея, то одновременное “открытие” закона обратной квадратичной зависимости не вызовет большого удивления: поскольку проблемная ситуация известна, одновременные решения можно объяснить исходя из чисто внутренних оснований. Однако открытие новой проблемы нельзя объяснить столь же легко. Если историю науки понимают как историю конкурирующих исследовательских программ, то большинство одновременных открытий - теоретических или фактуальных - объясняются тем, что исследовательские программы являются общим достоянием и в различных уголках мира многие люди работают по этим программам, не подозревая о существовании друг друга. Однако действительно новые, главные, революционные открытия редко происходят одновременно. Некоторые якобы одновременные открытия новых программ лишь кажутся одновременными благодаря ложной ретроспекции: в действительности это разные открытия, только позднее совмещенные в одно.

Внутренняя и внешняя история

Так, внутренняя история для индуктивизма состоит из признанных открытий несомненных фактов и так называемых индуктивных обобщений. Внутренняя история для конвенционализма складывается из фактуальных открытий, создания классифицирующих систем и их замены более простыми системами. Внутренняя история для фальсификационизма характеризуется обилием смелых предположений, теоретических улучшений, имеющих всегда большее содержание, чем их предшественники, и прежде всего - наличием триумфальных “негативных решающих экспериментов”. И наконец, методология исследовательских программ говорит о длительном теоретическом и эмпирическом соперничестве главных исследовательских программ, прогрессивных и регрессивных сдвигах проблем и о постепенно выявляющейся победе одной программы над другой.

Каждая рациональная реконструкция создает некоторую характерную для нее модель рационального роста научного знания. Однако все эти нормативные реконструкции должны дополняться эмпирическими теориями внешней истории для того, чтобы объяснить оставшиеся нерациональные факторы. Подлинная история науки всегда богаче ее рациональных реконструкций. Однако рациональная реконструкция, или внутренняя история, является первичной, а внешняя история - лишь вторичной, так как наиболее важные проблемы внешней истории определяются внутренней историей. Внешняя история либо дает нерациональное объяснение темпов локализации, выделения и т. п. исторических событий, интерпретированных на основе внутренней истории, либо - если зафиксированная история значительно отличается от своей рациональной реконструкции - она дает эмпирическое объяснение этого отличия. Однако рациональный аспект роста науки целиком объясняется некоторой логикой научного исследования.

Какую бы проблему ни хотел решить историк науки, он прежде всего должен реконструировать интересующий его участок роста объективного научного знания, то есть важную для него часть “внутренней истории”. Как было показано ранее, решение вопроса о том, что составляет для него внутреннюю историю, зависит от его философских установок - неважно, осознает он этот факт или нет. Большинство теорий роста знания являются теориями роста безличностного знания. Является ли некоторый эксперимент решающим или нет, обладает ли гипотеза высокой степенью вероятности в свете имеющихся свидетельств или нет, выступает ли сдвиг проблемы прогрессивным или не является таковым - все это ни в малейшей степени не зависит от мнения ученых, от личностных факторов или от авторитета. Для любой внутренней истории субъективные факторы не представляют интереса. “Историк-интерналист”, анализирующий, например, программу Проута, должен зафиксировать ее жесткое ядро (то, что атомные веса чистых химических элементов являются целыми числами) и ее позитивную эвристику (заключающуюся в том, чтобы ниспровергнуть и заменить ошибочные теории того времени, используемые при измерениях атомных весов). Исторически эта программа была осуществлена.

Историк-интерналист” не будет понапрасну тратить время на обсуждение мнения Проута о том, что если бы “экспериментальная техника” его времени применялась “аккуратно” и экспериментальные результаты интерпретировались правильно, то аномалии тотчас бы оказались лишь простыми иллюзиями. “Историк-интерналист” будет рассматривать этот исторический факт как факт “второго мира”, являющийся только искажением своего аналога в “третьем мире”. Почему возникают такие искажения - это не его дело, в примечаниях он может передать на рассмотрение экстерна-листа проблему выяснения того, почему некоторые ученые имеют “ложные мнения” о том, что они делают.

Таким образом, в построении внутренней истории историк науки в высшей степени разборчив: он будет пренебрегать всем, что является иррациональным в свете его теории рациональности. Однако этот нормативный отбор еще не дает полной рациональной реконструкции. Так, например, сам Проут никогда не формулировал <проутианскую программу”: проутианская программа не есть программа Проута. Не только “внутренний” успех или “внутреннее” поражение некоторой программы, но часто даже ее содержание можно установить только ретроспективно. Внутренняя история представляет собой не только выбор методологически интерпретированных фактов, иногда она дает их радикально улучшенный вариант. Это можно проиллюстрировать на примере программы Бора. В 1913 году Бор не мог даже думать о возможности существования спина электрона. То, чем он располагал в тот период, было более чем достаточно и без спина. Тем не менее историк, ретроспективно описывающий боровскую программу, мог бы включить в нее спин электрона, так как это понятие естественно включается в первоначальный набросок его программы. Бор мог сослаться на него в 1913 году. Почему он не сделал этого - интересная проблема, достойная специального исследования. (Такого рода проблемы могут быть решены либо внутренне - посредством указания на рациональные основания в росте объективного, внеличностного знания, либо внешне - указанием на психологические причины в развитии личных убеждений самого Бора.)

Один из способов фиксации расхождений между реальной историей и ее рациональной реконструкцией состоит в том, чтобы изложить внутреннюю историю в основном тексте, а в примечаниях указать, как “неправильно вела себя” реальная история в свете ее рациональной реконструкции.

В последнее время объемистые работы были посвящены вопросу о том, является ли современная наука чисто европейским явлением, и если да, то почему это так. Однако такие исследования обречены на блуждание в потемках до тех пор, пока понятие “наука” не получит ясного определения в рамках некоторой нормативной философии науки. Одна из наиболее интересных проблем внешней истории состоит в том, чтобы уточнить психологические и, конечно, социальные условия, необходимые (но, конечно, всегда недостаточные) для научного прогресса, однако в самой формулировке этой “внешней” проблемы должна принимать участие некоторая методологическая теория, некоторое определение науки. История науки есть история событий, выбранных и интерпретированных некоторым нормативным образом. И если это так, то проблема оценки конкурирующих логик научного исследования и, следовательно, конкурирующих реконструкций истории - проблема, на которую до сего времени не обращали внимания,-приобретает первостепенное значение.