Сознательное и бессознательное в поведении героев В.Ф. Одоевского и Э.А. По. Формы поведения персонажей В поведении героев

Психология человека до сих пор не является в полной мере объясненным явлением. Различные ученые, философы, позднее психологи уделяли внимание этому феномену, по-разному определяя роль психологического в становлении личности. Существовал также интерес к представлению о самом человеке.

Классический подход к рассмотрению данного вопроса заключается в отнесении человека к разумному, то есть, сознательному существу. Определение сознания дал Рене Декарт в XVII веке, обозначив данное понятие как наблюдение индивидом внутренних составляющих собственного внутреннего мира Декарт Р. Страсти души / Декарт Р. // Декарт Р. Сочинения в 2 т.: Пер. с лат. и франц. /Сост., ред., вступ. ст. Соколова В.В. - М.: Мысль, 1989. - Т. 1. - С. 482.. В XVIII веке Готфрид Вильгельм Лейбниц разработал концепцию «малых восприятий», где он отделил представления психики и сознания, а также пришел к выводу о существовании различных психических процессов в сознании человека. Благодаря его исследованию произошла первая структуризация психики человека. Теории Лейбница повлияли на дальнейшее развитие вопроса сознания и неосознаваемого.

Однако мыслители конца ХІХ века усомнились в разумности человека, выдвинув гипотезу о том, что разум является лишь частичкой мира и не играет особой роли в жизни индивида. Одним из первых психологов данную теорию предложил австрийский ученый Зигмунд Фрейд. Он усомнился в «разумной» природе человека.

Фрейд предположил, что в человеке гораздо более сильно природное, а не культурное или социальное начало. Ученый пришел к выводу, что сознание неотделимо от других глубинных уровней психической активности человека, и, таким образом, были выдвинуты термины «область сознательного» и «область бессознательного».

Под бессознательным Фрейд понимал «те содержания психической жизни, о наличии которых человек либо не подозревает в данный момент, либо вообще никогда не знал». Краткий словарь психоаналитических терминов / сост. Соколова Е.Е. // Фрейд З. Психология бессознательного: Сб. произведений / Сост., науч. ред., авт. вступ. Ярошевский М.Г. / Фрейд З. - М.: Просвещение, 1990. - С. 440. При этом существует два вида бессознательного: латентное, которое может в будущем перейти в разряд сознательного и потому имеющее название предсознательного, а также вытесненное, носящее наименование бессознательного. Таким образом, область бессознательного - те природные качества человека, которые недоступны его разуму. Под сознательным же понимаются качества, которые подвержены осмыслению.

Совокупность сознательного и бессознательного представляет собой сознание - высшую форму психики человека, совокупность знаний об окружающем мире.

Несколько другое мнение о бессознательном сложилось у швейцарского психиатра Карла Густава Юнга, ученика, а впоследствии основного критика Фрейда. Это составляющее сознания одинаково интересовало обоих ученых, однако понимание их данного вопроса несколько отличалось.

Юнг определяет бессознательное как «как совокупность всех психических явлений, не обладающих качеством сознания» Юнг К.Г. Инстинкт и бессознательное / Юнг К.Г. // Юнг К.Г. Очерки по психологии бессознательного. - К.: Когито-центр, 2006. - С. 146., единством «всех утраченных воспоминаний и всех элементов содержимого психики, которые еще слишком слабы, чтобы стать осознанными» Там же, С. 147.. К таким явлениям ученый относит интуицию, инстинкты. Бессознательное у Юнга делится на «личностное» ? индивидуально приобретенные и по каким-то причинам подавленные чувства и мысли индивида - и «коллективное», состоящее из повторяющихся, типичных элементов для группы людей или всего человеческого рода.

Юнг раскритиковал теорию Фрейда о главенствующей роли инстинктов, выдвинув мнение об их символической природе. Он предположил, что область бессознательного есть главенствующая часть психики. Психолог отказался от теории, согласно которой индивид полностью зависит от окружающего мира, мир лишь помогает человеку лучше себя осознать, чем пошел вопреки догмам психоанализа.

Безусловно, в дальнейшем различными учеными в области психологии и философии проводились исследования на тему сознания и его составляющих. С течением времени утвердились два основных подхода к бессознательному - лингвистический и социологический. Лингвистический подход получил особое развитие в работах французского психоаналитика Жака Лакана. Бессознательное понимается как не имеющие содержания материальные формы, развитие которых предполагает языковую структуризацию психики. Социологический подход рассматривает всякое знание как результат работы сознания. Всякое сознание направлено на другое сознание, то есть, процесс познания новой информации возникает в процессе социального диалога.

Нас интересовало фундаментальное обращение к данному вопросу «классических» ученых для лучшего понимания категорий сознательного и бессознательного. Владение данными по этой теме необходимо для более детального и успешного рассмотрения их в поведении героев новелл Э. По и В. Одоевского.

Нет оснований предполагать, что русский и американский авторы были знакомы, однако же в их произведениях мы видим элементы типологического сходства, что позволяет допустить схожесть направлений в американской и русской литературах, как выражение общего развития литературного процесса.

Как отмечает Морева Т.Ю., «некоторые темы и черты в повестях Одоевского и повестях По объясняются интересом русского и американского романтиков к одним и тем же идеям, явлениям. Одоевского и По влекло к постижению тайн человеческой психики» Черняхович Т.Ю. В.Ф. Одоевский и Э.А. По (Проблема психологизма) / Черняхович Т.Ю. // Психологизм в мировой литературе: Научное пособие / Отв. ред. Н.М. Раковская. - Одесса: Астропринт, 2001. - С. 30.. Наилучшее доказательство правоты данного высказывания кроется в самих произведениях авторов, написанных буквально одновременно.

Внутреннее развитие героя зависит от области бессознательного, низменные «инстинкты» определяют его характер. Именно такой герой интересовал В. Одоевского в его «таинственных» повестях и Э. По - в его «психологических» новеллах. Герои произведений По и Одоевского, пребывая в неразрешимом конфликте с собственным «я», пытаются охарактеризовать и понять действительность. Обращая особое внимание на такое внутреннее движение, колебание в душах героев, авторы раскрывают многогранных, но слишком зацикленных на своих душевных проблемах личностей.

Особенно ярко интерес к герою такого типа раскрывается в «таинственных» повестях Одоевского «Косморама» и «Сильфида». Эти и другие входящие в данный цикл произведения поспособствовали распространению мнения о писателе как о мистике и фантасте. Писатель проявлял интерес к произведениям мистиков средневековья и алхимии, но при этом обладал реалистическим мышлением, особым отношением к науке, которой он также себя посвящал. Фантастика, присутствующая в «таинственных» текстах Одоевского, всегда ставится под сомнение, по возможности разоблачается или же объясняется.

При рассмотрении сознательного и бессознательного в поведении героев новелл По и Одоевского следует также отметить, что сознание и бессознательное являются исключительными проявлениями человека. Всё находящееся в подсознании человека определяется общественными условиями его существования.

Новелла По «Падение дома Ашеров» дает нам наибольшее количество материала для изучения сознательных и бессознательных действий в поведении героев. Все герои (а их в данной новелле всего трое) охвачены одним чувством - страхом. По мнению Ковалева Ю.В., этот текст показывает «не страх перед жизнью или не страх перед смертью, но страх перед страхом жизни и смерти, то есть особо утонченную и смертоносную форму ужаса души» Ковалев Ю.В. Эдгар Аллан По: новеллист и поэт: монография / Ковалев Ю.В. - Л.: Худ-ная лит-ра, 1984. - С. 181..

По создает образ человека нездоровой впечатлительности, нестойкого духовного склада и изощренного интеллекта. Нездоровая заинтересованность на себе и своих внутренних переживаниях, одновременно и сознательный и бессознательный отказ от жизни в обществе привели обоих представителей семьи Ашеров к гибели.

Как и все герои По, Родерик Ашер - высокообразованный, увлекающийся искусством и живописью человек. Его интересует философия, а в особенности вопрос о соотношении материи и сознания. Писатель не зря столь подробно характеризует любимые книги героя. Таким образом, он подчеркивает, с одной стороны, высокую степень образованности героя, а с другой - намекает на то, что мрачность такой литературы не могла не повлиять на его психику.

Дом Ашеров - некий отдельный мир, где всё живет по своим правилам. Почти незаметная трещина на фасаде дома, однако, сыгравшая роковую роль в конце действия, сухие полумертвые деревья, темное озеро, серость и угрюмость дома - всё это соответствует душевному состоянию героев. Даже название книги, которую будет читать рассказчик своему другу, как нельзя лучше описывает происходящее - «Безумная печаль».

Рассказчик был необходим По не только для того, чтобы пересказывать происходящие события с потомками старинного рода, создать иллюзию реальности происходящего, но и для того, чтобы дать собственную эмоциональную оценку действию. Здесь доминирует чувство безнадежной мрачности, тревоги и отчаяния. Если рассказчика можно представить как олицетворение нравственно и психологически здорового человека, то другие герои являют собой ярко выраженное отклонение от «нормы». Но рассказчик здесь является и повествователем истории трагедии старинного рода, и героем, попавшим в центр событий, и потому можно говорить о том, что в нем (рассказчике) «уживаются» и норма, и отклонение. Повествование приобретает характер самонаблюдения и запечатления происходящих событий.

К сознательным действиям относятся такие, которые человек обдумывает перед выполнением, в то время как над бессознательным поведением он не властен. В поведении Ашера было нечто «сбивчивое», он слишком тревожен. Его тревожность на подсознательном уровне оказалась настолько сильна, что перешла на новый уровень - уровень сознания. Особенно ярко это продемонстрировано в моменте чтения рассказчиком книги Каннинга «Безумная печаль», когда действие в книге в искаженном виде переносится в реальность.

Бессознательным желанием избавиться от своей болезни, освободиться от греха, стало захоронение родной сестры. Ашер знал о том, что леди Мэдилейн еще жива, он «слышал, как она впервые еле заметно пошевелилась в гробу» По Э.А. Падение дома Ашеров / По Э.А. // По Э.А. Собр. соч. в четырех томах. Проза. Перев. с англ. / Сост. Бэлзы С.И.; Оф. Бажанова Ю. - М.: Пресса, 1993. - Т. 2. - С. 63. В дальнейшем все ссылки на тексты Э.А. По приводятся по этому изданию., но сознательно пошел на ужасный поступок - уничтожение сестры-двойника, чтобы таким образом избавиться от раздвоения личности. Но погребение сестры заживо не спасло героя, а повлекло и его собственную гибель.

Мотив раздвоения личности является основным в данной новелле, однако он достигает своего апогея в новелле «Вильям Вильсон», где По мастерски прослеживает постепенное духовное падение человека. Здесь степень раздвоения в психике человека настолько высока и очевидна, что в одном характере не могут уместиться два сознания. Каждое сознание требует для себя физического существования, потому можно говорить о двух героях, наделенных одинаковыми внешними данными, именами и схожими чертами характера.

Повествование в этом произведении построено в виде «чистого» монолога, который, как отмечает Фащенко В.В., воссоздает «драматизм психического состояния персонажа» Фащенко В.В. Из поэтики характеротворения / Фащенко В.В. // Фащенко В.В. Характеры и ситуации. - М.: Советский писатель, 1982. - С. 236.. Рассказчик, сознание которого раздвоено, вспоминает свою жизнь, в частности, детство, и благодаря этим воспоминаниям о школьной жизни, друзьях и родственниках приобретают ясность возникающие с течением времени особенности характера героя, которые в будущем приведут его к череде неудач.

Вильям Вильсон, главный герой одноименной новеллы, так же, как и Родерик Ашер, предрасположен к расстройствам психики. Об этом говорит он сам, начиная повествование о происходивших с ним несчастьях: «Я принадлежу к роду, который во все времена отличался пылкостью нрава и силой воображения» (с. 93).

Повествование в новелле основано на воспоминаниях героя о своей жизни, при чем, герой сознательно не хочет говорить о последних годах жизни, а вспоминает о более ранних событиях, которые и привели к «падению» и «позору», о которых позднее скажет герой.

Вильям Вильсон - ненастоящее имя героя, но приближенный к истинному имени псевдоним. Он скрывается от людей, которые и так знают о его тайнах, жутких поступках, но одновременно повествование новеллы - своего рода исповедь, герою необходимо излить душу. Говоря о своем падении, герой сравнивает себя с Гелиогабалом - древнеримским императором, страдавшим от психического заболевания и жившим в беззаконии и разврате.

Показателен эпиграф к новелле: «Что скажет совесть, Злой призрак на моем пути?» (с. 19), он уже дает повод думать о том, что в произведении герою предстоит борьба с самым страшным и сильным врагом - с самим собой.

Двойника Вильсона можно назвать допельгангером - темной стороной человеческой личности, противоположностью ангела-хранителя. Но нам кажется более близкой и правдоподобной мысль, что двойник является как раз «доброй» частью сознания. Сознание героя-повествователя расколото на две части: человек и совесть. Для более простого объяснения мы условились именовать рассказчика Вильямом-первым, а вторую составляющую расстроенной души героя - Вильямом-вторым.

Из рассказа Вильяма-первого мы узнаем о его детстве и времени, проведенном в школе. Именно здесь он впервые повстречал человека, во всем очень на него похожего, начиная от совпадения даты рождения и заканчивая внешностью. Вильям-второй во всем пытался подражать Вильяму-первому, иногда даже превосходил его, и это соперничество жутко раздражало героя.

Двойник Вильсона также не был здоров, но его мучило не душевное расстройство, а заболевание связок. Этот факт и сближает (наличие недуга), и разграничивает героев. Вильсон-второй не мог говорить громко, Вильсону-первому же было это доступно. Вероятно, Вильям-второй был тихим голосом раскалывающегося сознания одного героя, и не осознающий это Вильям-первый пытался «приглушить» его, изжить из себя.

Вильсон-второй всячески вмешивался в жизнь Вильяма-первого, помогая, как казалось герою, ненужными советами. Раздражало его и то, что советы эти были дельными, и «нравственным чутьем, если не талантливостью натуры и жизненной умудренностью, он… намного меня превосходил» (с. 27). Герой и его совесть могли стать друзьями, но слишком активное участие Вильяма-второго в жизни рассказчика повлекло обратную реакцию - чувство ненависти и отвращения.

Однажды пробравшись ночью в спальню к своему сопернику, Вильям Вильсон настолько был поражен внешним их сходством, что впервые испытал мистический, бессознательный страх перед ним. И именно этот страх разбудил в нем доселе дремлющий инстинкт самосохранения и вынудил покинуть стены учебного заведения, в котором он провел 5 лет жизни. Боязнь вмешательства в личную жизнь, боязнь своей совести заставили героя бежать.

Через некоторое время он попал в Итонский университет в Оксфорде. Здесь он предавался «водовороту безрассудств и легкомысленных развлечений» (отсылка к Гелиогабалу) (с. 29), свободный, как ему казалось, от строгого ангела-хранителя. Но через 3 года он явился, сохранивший сходство с внешностью Вильяма Вильсона-первого, и напомнил о себе, прошептав всего два слова: «Вильям Вильсон». Герой моментально вспоминает всё, и эти несколько слогов сразу же отразились в сознании в виде «тысячи бессвязных воспоминаний из давнего прошлого» (с. 30). Отныне Вильсон-первый постоянно испытывает страх, в котором не отдает себе отчета, он как бы исходит из самой его души.

Герой еще более ударился в разгульную жизнь. Основное место в его жизни окончательно заняли постоянное пребывание в состоянии алкогольного опьянения, полубессознательное состояние между сном и явью под его воздействием, страх перед совестью и карточные игры. Примечательно то, что играет герой полностью осознанно, мастерски обыгрывая противников, а ведь в составлении тактики необходима логичность, последовательность, доступная только сознательной личности.

Именно здесь, во время очередной игры, Вильсон-второй разоблачает его шулерство, внезапно появившись в дверях квартиры, и именно этот позор стал самым разрушительным. Вильям-второй после провала карточного выигрыша начал повсюду преследовать рассказчика, мешая воплощать в жизнь самые низкие поступки, что и дает повод судить о двойнике как о добром посланнике, строгой, но справедливой совести.

Наконец, на карнавале в Риме Вильяму Вильсону предстала возможность расквитаться со своим обидчиком, имевшем над ним таинственную власть. Он уничтожил двойника, и в этот момент испытал галлюцинацию - увидел самого себя в зеркале, умирающего в луже крови. Лишь в самой последней, предсмертной, фразе новеллы, которую произнес Вильсон-второй, уничтоженный Вильямом-первым, раскрывается истина их единства: «Ты победил, и я покоряюсь. Однако отныне ты тоже мертв - ты погиб для мира, для небес, для надежды! Мною ты был жив, а убив меня, - взгляни на этот облик, ведь это ты, - ты бесповоротно погубил самого себя!» (с. 37).

Мотив двойничества ярко представлен и в «таинственной» повести Одоевского В.Ф. «Косморама». Примечательно, что написана повесть в 1839 году, в том же году была впервые опубликована новелла По «Вильям Вильсон». У обоих авторов сны и видения играют огромную роль в становлении личности персонажей.

Исследователь творчества В.Ф. Одоевского В.Я. Сахаров утверждает, что «Причудливый фантастизм "таинственных" повестей и всем известный интерес их автора к алхимии и сочинениям средневековых мистиков иногда заставляли забыть о весьма трезвом, реалистическом мышлении Владимира Одоевского, о его всегдашней приверженности к науке, к точному знанию о мире». Сахаров В.Я. О жизни и творениях В.Ф. Одоевского / Сахаров В.Я. // Одоевский В.Ф. Сочинения в двух томах. Русские ночи. Статьи / Вступит. статья, сост. и ком. Сахарова В.Я. - М.: Худож. лит., 1981. - Т. 1. [электронный вариант].

Символичен эпиграф к повести «Косморама»: «Quidquid est in externo est etiam in interno» Одоевский В.Ф. Косморама / Одоевский В.Ф. // Одоевский В.Ф. Повести и рассказы / Вступ. статья, сост. и примеч. Немзера А. - М.: Худож. лит., 1989. - С. 195. В дальнейшем все ссылки на повести В.Ф. Одоевского приводятся по этому изданию. (Что снаружи, то и внутри (лат)). Эти слова уже настраивают на то, что речь будет идти о двух мирах, противопоставленных, но и равных друг другу. Название повести также символично. Косморама - это изображение большого пространства, организованное так, что создается иллюзия бесконечности изображаемого.

Все действующие лица до конца не понимают настоящего значения совершаемых поступков, как человек не познает бессознательного сознанием. Здесь действует теория Фрейда, показавшего, что именно бессознательное, не представленное в сознании человека и не управляемое им, определяет поведение и ход мысли человека.

Главный герой - Владимир - в пятилетнем возрасте получает в подарок от доктора Бина космораму, и этот подарок полностью изменит его жизнь, открыв дверь в новый, отличный от реального, мир. Этот мир позволял увидеть будущее.

Для передачи психологической раздвоенности героев Одоевским были введены персонажи-двойники, и, в частности, двойник доктора Бина пытался предостеречь маленького Вову от трагедии в будущем, говоря об огромной ответственности, возложенной на него. София - племянница, явится двойником Элизы, и ее чистая душа примет на себя смерть графини.

По ходу повествования Владимир старается всегда руководствоваться здравым смыслом, поступать осознанно, однако иногда его посещают различные видения. В дальнейшем эти видения происходят в реальной жизни (белокурый человек - гусар Поль; прекрасная женщина в космораме - встреча с Элизой; Софья в виде белого облака - ее смерть перед Новым годом). Сам герой воспринимает эти видения как отклонения от нормы, дар ясновидения - как болезнь, близкую к сумасшествию.

В герое происходит разлад между душой и телом, на первый план выходит бессознательное, хоть Владимир и пытается путем рефлексии, осмыслений и погружения в теории магнетизма логически объяснить свои чувства. Душа героя предчувствует опасность, и герою единственному удается спастись. Однако, в конце герой отчуждается от мира, живет в «небольшой, уединенной деревне, в глуши непроходимого леса, незнаемый никем» (с. 243), где он «похоронил себя заживо».

Другой «таинственной» повестью является «Сильфида», написанная в начале 1830-ых годов. Основной идеей данной повести является мысль о вероятности соединения подсознательного и осознаваемого, которое возможно при условии того, что человек справится со своими инстинктами и «услышит» свой разум. Как утверждает исследователь Назиров Р.Г., это произведение - «образцовая русская повесть о высоком безумии, о романтическом бегстве в болезнь от пошлости этого мира» Назиров Р.Г. Чехов против романтической традиции (К истории одного сюжета)/ Назиров Р.Г. // Назиров Р.Г. Русская классическая литература: сравнительно-исторический подход. Исследования разных лет: Сборник статей. - Уфа: РИО БашГУ, 2005. - С. 43-44..

Здесь перед нами предстает герой, постепенно сходящий с ума, но при этом его сумасшествие не нарушает целостность его сознания, а, наоборот, возвышает его. Неадекватность героя есть состояние, которое является следствием общения с духом, а именно - духом воздушной стихии Сильфидой.

Герой повести - классический романтический тип, уставший от городской суеты, уехавший в деревню, чтобы «сидеть склавши руки» да «курить трубку». Но со временем в Михаиле Платоновиче пробуждается жажда познания, он осознает, что «человека образованного развлекает самая его образованность, и душа его, по крайней мере, не каждую минуту своего существования находится в полном унижении» (с. 176).

Мир видений полностью поглощает героя, из уровня сознания он переходит на уровень бессознательный, попадая в состояние сомнамбулы. Но в сознании героя можно обнаружить и потоки видений, связанные с перерождением, переходом на новый уровень, явившимся для него стрессом, безусловно, повлиявшим на психику.

Персонаж открывает для себя мир алхимии, и здесь его сознание как бы раскрывается заново. Он бессознательно стремится к безумию, отчуждению, он отрекается от общества для того, чтобы открыть для себя новое пространство. Как уже было ранее замечено, герои «таинственных» повестей приобретают дар ясновидения, и этот дар присутствует и у главного персонажа «Сильфиды».

Михаил Платонович постигает мир бессознательно, пребывая в состоянии сомнамбулизма. Начитавшись книг по алхимии, герой решает обратить полученные знания в реальность - вызвать духа. Изменения, происходившие с перстнем в графине с водой, были заметны только ему, что говорит о постепенном расстройстве рассудка героя. Сильфида приходит к нему, показывает тайны бытия, раскрывает мир мыслей. Но эти знания доступны лишь ему. Герой погружается в себя, осознает несостоятельность мира, в котором он пребывает, видит новый, совершенный, мир, и в этом помогает ему дух воздуха: «… другой, новый, таинственный мир для меня открывается!» (с. 185).

Он осознает, что с новыми знаниями может открыть нечто ранее неведомое, сделаться «художником нового искусства», но в этом помехой оказываются друг и общество, действующие из «благих побуждений». Они «излечивают» его, и отныне Михаил Платонович - человек толпы.

Герой полностью отдался жажде познания, забыв о своих инстинктах, но такая однонаправленность может привести к истинному безумию. Истинной же реализацией всех начал человека - и творческих, и физических - может стать только синтез инстинктов и разума.

Выводы. Таким образом, можно сделать вывод, что сознательное и бессознательное в синтезе движут героями Э.А. По и В.Ф. Одоевского. Этот синтез изменяет поведение и саму личность. Благодаря неосознаваемым действиям человек находит себя (Михаил Платонович в «Сильфиде» Одоевского») или же, наоборот, личность деградирует, распадается, погибает (герои новелл «Вильям Вильсон» и «Падение дома Ашеров» По).

Для персонажей По большое значение имеет наследственность психических заболеваний. К тому же, высокая образованность, увлечение средневековой литературой (Родерик Ашер), нравственное падение (Вильям Вильсон) приводят к властвованию бессознательного инстинкта самосохранения и распаду личности. Но если в «Падении дома Ашеров» два сознания еще могут уместиться в одном теле, то в «Вильяме Вильсоне» процесс распада заходит настолько далеко, что для двух сознаний необходимо два существующих человек, имеющих, однако, одно имя, внешность и дату рождения.

В.Ф. Одоевский обращается к «таинственным» повестям как к средству более глубокого анализа человеческой психики. Здесь приобретается максимально полное взаимодействие инстинкта и разума в человеке. Автор наделяет своих героев даром ясновидения - способностью получать информацию извне, руководствуясь не только известных науке методов восприятия. Герой «Сильфиды» знакомится со сверхъестественной силой, которая передает ему информацию о других мирах, неизвестных остальному человечеству. Владимир из «Косморамы» может предвидеть будущее и пытается изменять его.

Все рассмотренные нами персонажи больше опираются на бессознательное поведение, сознательность же в поведении героев развита слабо. Сознательное проявляется в четких, обдуманных действиях героев (логичность поступков Владимира («Косморама», шулерство героя в новелле «Вильям Вильсон» и т.д.).

4. Противоречие в поведении героя

Гамлетовская рефлексия и колебание, ставшее отличительным признаком характера этого героя, вызвано внутренним потрясением от «моря бедствий», повлекшим за собой сомнение в нравственных и философских принципах, которые казались ему незыблемыми.

Дело ждет, а Гамлет медлит, не раз на протяжении пьесы Гамлет имел возможность покарать Клавдия. Почему, например, не наносит он удар, когда Клавдий молится в одиночестве? Потому, установили исследователи, что в таком случае, согласно древним поверьям, душа попадает в рай, а Гамлету необходимо отправить ее в ад. В том-то и дело! Будь на месте Гамлета Лаэрт, он не упустил бы случая. "Оба света для меня презренны" – говорит он, и в этом трагизм его положения. Психологическая раздвоенность гамлетовского сознания носит исторический характер: ее причина – двойственное состояние современника, в сознании которого вдруг заговорили голоса и стали действовать силы других времен.

В "Гамлете" раскрываются нравственные муки человека, призванного к действию, жаждущего действия, но действующего импульсивно, только под давлением обстоятельств; переживающего разлад между мыслью и волей.

Когда Гамлет убеждается, что король учинит над ним расправу, он уже иначе рассуждает о разладе между волей и действием. Теперь он приходит к выводу, что "раздумывать чрезмерно об исходе" – "забвенье скотское иль жалкий навык".

Гамлет безусловно непримирим ко злу, но как с ним бороться, он не знает. Гамлет не осознает свою борьбу, как борьбу политическую. Она имеет для него преимущественно моральный смысл.

Гамлет – одинокий борец за справедливость. Он борется против своих врагов их же средствами. Противоречием в поведении героя является то, что для достижения цели он прибегает к тем же, если угодно, безнравственным приемам, что и его противники. Он притворяется, хитрит, стремится выведать тайну своего врага, обманывает и, как это не парадоксально, – ради благородной цели оказывается виновным в смерти нескольких лиц. За Клавдием есть вина в смерти только одного прежнего короля. Гамлет же убивает (правда ненамеренно) Полония, отправляет на верную смерть Розенкранца и Гильденсона, убивает Лаэрта и, наконец, короля; он также косвенно виновен в смерти Офелии. Но в глазах всех он остается нравственно чистым, ибо преследовал благородные цели и зло, которое он совершал, всегда было ответом на козни его противников. Полоний гибнет от руки Гамлета. Значит, Гамлет выступает мстителем за то самое, что он совершает по отношению к другому.

5. Драма трагедии

Еще одна тема с большей силой возникает в пьесе - бренность всего сущего. Смерть царит в этой трагедии от начала до конца. Она начинается с появления призрака убитого короля, в ходе действия погибает Полоний, потом тонет Офелия, едут на верную смерть Розенкранц и Гильденстен, умирает отравленная королева, погибает Лаэрт, клинок Гамлета наконец достигает Клавдия. Умирает и сам Гамлет, ставший жертвой коварства Лаэрта и Клавдия.

Это наиболее кровавая из всех трагедий Шекспира. Но Шекспир не стремился поразить сознание зрителя историей убийства, уход из жизни каждого из персонажей имеет свое особое значение. Наиболее трагична судьба Гамлета, поскольку в его образе истинная человечность, соединенная с силой ума, находит самое яркое воплощение. Соответственно такой оценке его смерть изображена как подвиг во имя свободы.

Гамлет часто говорит о смерти. Уже вскоре после первого появления перед зрителями, он выдает затаенную мысль: жизнь стала так отвратительна, что он покончил бы с собой, если бы это не считалось грехом. О смерти размышляет он в монологе "Быть или не быть?". Здесь героя волнует сама тайна смерти: что она такое - или продолжение тех же мук, которыми полна земная жизнь? Страх перед неизвестностью, перед этой страной, откуда не возвращался ни один путник, нередко заставляет людей уклоняться от борьбы из опасения попасть в этот неведомый мир.

Гамлет сосредоточивается на мысли о смерти, когда, атакуемый упрямыми фактами, и тягостными сомнениями, не может по-прежнему упрочить мысль, в быстром течении все вокруг движется, и не за что зацепиться, даже не видно спасительно соломинки.

В монологе третьего акта (Быть или не быть) Гамлет четко определяет дилемму, перед которой он стоит:

….покоряться

Пращам и стрелам яростной судьбы

Иль, ополчась на море смут, сразить их

Противоборством?

Все тяжелее давит на его плечи бремя клятвы. Принц упрекает себя в излишней медленности. Дом мести отодвигается, тускнеет перед глубочайшими вопросами о судьбах века, о смысле жизни, которые встают перед Гамлетом во всю ширь.

Быть - для Гамлета это значит мыслить, верить в человека и действовать в согласии со своими убеждениями и верой. Но чем глубже он познает людей, жизнь, тем яснее видит торжествующее зло и осознает, что бессилен сокрушить его такой одинокой борьбой.

Разлад с миром сопровождается внутренним разладом. Былая вера Гамлета в человека, прежние его идеалы сокрушены, надломлены в столкновении с реальностью, но он не может отрешиться от них до конца, иначе он перестал бы быть собой.

Гамлет - человек феодального мира, призванный кодексом чести отомстить за смерть отца. Гамлет, стремящийся к целостности, переживает муки раздвоения; Гамлет, восстающий против мира - муки тюрьмы, чувствует на себе его оковы. Все это рождает непереносимую скорбь, душевную боль, сомнения. Не лучше раз покончить со всеми страданиями. Уйти. Умереть.

Но Гамлет отвергает мысль о самоубийстве. Но не надолго. После того, как мщение совершилось, герой гибнет, в землю его сводит бремя, которое он не может ни снести, ни сбросить.

Испытывая отвращение к мерзкому Клавдию, предаваясь сомнениям, бессильный охватить события в их объективном движении, он идет к своей гибели, сохраняя высокое достоинство.

Гамлет уверен, что начальная повесть о его жизни нужна людям как урок, предостережение и призыв, - решителен его предсмертный наказ другу Горацио: "Из всех событий открой причину ". Своей судьбой он свидетельствует о трагических противоречиях истории, трудной, но все более настойчивой ее работе по очеловечиванию человека.

Заключение

Трагедия Шекспира «Гамлет, принц датский» наиболее знаменитая из пьес английского драматурга. По мнению многих высоко авторитетных ценителей искусства, это одно из самых глубокомысленных творений человеческого гения, великая философская трагедия. Она касается важнейших вопросов жизни и смерти, которые не могут не волновать каждого человека. Шекспир-мыслитель предстаёт в этом произведении во весь свой гигантский рост. Вопросы, которые ставит трагедия, имеют поистине общечеловеческое значение. Недаром на разных этапах развития человеческой мысли люди обращались к «Гамлету», ища в нём подтверждение взглядов на жизнь и мировой порядок.

Однако «Гамлет» привлекает не только тех, кто склонен размышлять о смысле жизни вообще. Произведение Шекспира ставит острые моральные проблемы, имеющие отнюдь не отвлечённый характер. Ситуации трагедии и особенно мысли и переживания её героя глубоко задевают души читателей и зрителей.

Как истинно художественное произведение, «Гамлет» привлекает многие поколения людей. Меняется жизнь, возникают новые интересы и понятия, а каждое новое поколение находит в трагедии нечто близкое себе. Сила трагедии подтверждается не только её популярностью у читателей, но и тем, что вот уже почти четыре столетия она занимает одно из первых, если не самое первое место в репертуаре театров. Постановки трагедии неизменно привлекают зрителей, а мечта каждого актёра – исполнить роль героя этой трагедии. Популярности «Гамлета» в последние десятилетия много способствовала экранизация его в кино и показы на телевидении.

Самое привлекательное в трагедии – образ героя. «Это прекрасно, как принц Гамлет!» - воскликнул один из современников Шекспира Энтони Сколокер, и его мнение подтверждали многие люди, понимающие толк в искусстве, на протяжении столетий, прошедших со времени создания трагедии.

Чувствительных и вдумчивых читателей волнуют судьбы многих литературных героев и героинь. Как правило, однако, они не отождествляют себя с ними. Им сочувствуют, их жалеют или радуются с ними, но между читателями и зрителями всегда остаётся некоторое расстояние, отделяющее их от симпатичных и прекрасных героев, созданных писателями. Гамлет же входит в наши души.

Конечно, есть и будут люди, по складу своей личности чуждые Гамлету; они смотрят на жизнь прямолинейно, преследуют практические и узкоэгоистичные цели, их не тревожат судьбы других людей и уж тем более всего человечества.

Вместе с тем есть люди, для которых Гамлет – их герой, им близок его духовный мир, они глубоко чувствуют его сомнения и тревоги.

Чтобы понимать Гамлета и сочувствовать ему, не нужно оказаться в его жизненной ситуации – узнать, что отец злодейски убит, а мать изменила памяти мужа и вышла за другого. Конечно, те, чья судьба хотя бы отчасти подобна гамлетовской, более живо и остро почувствуют всё, что испытывает герой. Но даже при несходстве жизненных ситуаций Гамлет оказывается близким читателям, особенно если они обладают духовными качествами, подобными тем, которые присущи Гамлету, - склонностью вглядываться в себя, погружаться в свой внутренний мир, болезненно остро воспринимать несправедливость и зло, чувствовать чужую боль и страдание как свои собственные.

Такие люди есть, и некоторые из них были знаменитыми. Одним из первых глубоко проник в душевный мир Гамлета, остро почувствовал мучившие его противоречия величайший немецкий поэт Иоганн Вольфганг Гёте (1749-1832), с большой симпатией писавший о герое Шекспира. Английский поэт-романтик Семюэл Тейлор Колридж (1772-1834) признавался, что в чём-то сам подобен Гамлету.

Гамлет стал любимейшим героем, когда широко распространилась романтическая чувствительность. Многие стали отождествлять себя с героем трагедии Шекспира. Глава французских романтиков Виктор Гюго (1802-1885) писал в своей книге «Вильям Шекспир»: «На наш взгляд, «Гамлет» – главное создание Шекспира. Ни один образ, созданный поэтом, не тревожит и не волнует нас до такой степени… Бывают часы, когда в своей крови мы ощущаем его лихорадку. Тот странный мир, в котором он живёт, - в конце концов, наш мир. Он – тот странный человек, каким мы все можем стать при определённом стечении обстоятельств… Он воплощает неудовлетворённость души жизнью, где нет необходимой ей гармонии».

Россия тоже не осталась в стороне от увлечения Гамлетом. Этому особенно способствовало потрясающее исполнение роли датского принца замечательным русским актёром-романтиком Павлом Степановичем Мочаловым (1800-1848) на сцене Московского Малого театра в конце 1830-х годов. Оно произвело огромное впечатление на В. Г. Белинского. В статье «Гамлет, драма Шекспира», Мочалов в роли Гамлета» (1838) критик запечатлел, как играл Гамлета знаменитый актёр. Читая статью, чувствуешь, что великий критик очень лично воспринял трагедию. Он переживал тогда сложный период своего идейного развития, и хотя между его жизненной ситуацией и судьбой шекспировского героя не было ничего общего, Белинский, как и Мочалов, почувствовал гамлетовские душевные страдания так, как если бы они были его собственными. Белинский утверждал, что образ Гамлета имеет общечеловеческое значение: «Гамлет!.. понимаете ли вы значение этого слова?», - восклицает Белинский, - «Оно велико и глубоко: это жизнь человеческая, это человек, это вы, это я, это каждый из нас, более или менее, в высоком или смешном, но всегда в жалком и грустном смысле...».

Великое произведение тем и значительно, что в нём важно и интересно все целиком со всем большим и малым, что в нём есть. Постигнуть произведение искусства не значит подыскать для него ярлык. Понять искусство художника – вот единственный путь для выяснения того, что он хотел выразить своим произведением. А чтобы разобраться в этом последнем, надо знать, какие приёмы использовал художник для выражения своего видения жизни.

Ещё раз надо повторить – «Гамлет» не отрезок действительности, а произведение драматурга. Герой – не живой человек, а художественный образ, созданный писателем так, чтобы произвести на нас определённое впечатление. Шекспир достиг того, к чему стремился, и мы воспринимаем Гамлета как живого человека.

Не смотря на мрачный финал, в трагедии Шекспира нет безысходного пессимизма. Идеалы трагического героя неистребимы, величественны, и его борьба с порочным, несправедливым миром должна послужить примером для других людей. Это придает трагедиям Шекспира значение произведений, актуальных во все времена.

В трагедии Шекспира две развязки. Одна непосредственно завершает исход борьбы и выражается в гибели героя. А другая вынесена в будущее, которое окажется единственно способным воспринять и обогатить несбывшиеся идеалы Возрождения и утвердить их на земле. Трагические герои Шекспира испытывают особый подъем духовных сил, который тем более возрастает, чем опаснее их противник.

Таким образом, сокрушение социального зла составляет величайший личный интерес, величайшую страсть героев Шекспира. Вот почему они всегда современны.

Список литературы

Biddlе, M. Intеrtеxtuаlitу, Miсаh аnd thе Bооk Оf thе Twеlvе. –

Сhаndlеr D. Sеmiоtiсs fоr Bеginnеrs. – http://www.аbеr.ас.uk/~dgс/sеm09.html

Gоrnу, Е. Whаt Is Sеmiоtiсs? – Tаrtu, 1994, - Kееp С., MсLаughlin T. – 1995,

Riеtvеld H. Purе Bliss: Intеrtеxtuаlitу in Hоusе Musiс. –

Sоhmеr S. Сеrtаin Spесulаtiоns оn "Hаmlеt", thе Саlеndаr, аnd Mаrtin Luthеr. Еаrlу Mоdеrn Litеrаrу Studiеs 2.1 (1996):

Аникст А.А. Трагедия Шекспира "Гамлет". – М., Просв., 1986, – 224с.

Арнольд И.В. Проблемы интертекстуальности. // Вестник СпбУ, Сер.2, вып. 4, 1992

Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. – М., Прогресс, 1994, – 616с.

Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. – М., Худож. лит., 1986, – 502с.

Белозёрова Н.Н. Интегративная поэтика. – Изд-во ТГУ, Тюмень, 1999, – 208с.

Верцман И. "Гамлет" Шекспира. – М., Худож. лит., 1964, – 144с.

Злобина А. ""Закон правды"" -1987

Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., Мысль, 1978 – 623с.

Лотман Ю.М. Структура художественного текста. – М., Искусство, 1970, – с. 384с.

Розенталь А. ""12 мифов о Шекспире"" –М., Наука – 1996 -

Толочин И.В. Метафора и интертекст в англоязычной поэзии. – СПб., Изд-во СПбУ, 1996, – 96с.

Урнов М.В. Вехи традиции в английской литературе. – М., Худож. лит., 1986 – 382с.

Урнов М.В., Урнов Д.М. Шекспир. Его герой и время. М., Наука, 1964.

Шекспир в меняющемся мире. Сборник статей. – М., Прогресс, 1996

Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. Сборник. – М., Гнозис, 1994, – 560с.

Словари и энциклопедии

Мультилекс 1.0а. Электронный словарь. – МедиаЛингва, 1996

Соllins Еlесtrоniс Diсtiоnаrу аnd Thеsаurus. – HаrpеrСоllins Publishеrs, 1992

Литературный энциклопедический словарь. – М., Советская Энциклопедия, 1987, - 752с.

Shаkеspеаrе W. Thе Trаgеdу оf Hаmlеt, Prinсе оf Dеnmаrk. // Thе Соmplеtе Wоrks. - Оxfоrd: Сlаrеdоn Prеss, 1988.

Эразм Роттердамский. Похвала глупости. Навозник гонится за орлом. Разговоры запросто. // Библиотека всемирной литературы. Серия первая, т. 33. – М., Худож. лит., 1971. – 766с

В. Шекспир. Трагедии - Сонеты. М., стр.15.

В. Шекспир. Избранное // сост. авт. статей и коммент. А. Анникст - М., 1984г., стр.104

И.А. Дубашинский. В. Шекспир. - М., 1978., стр.80

Шекспир В. Избранное // Сост. авт. статей и комент. А. Анкст - М., 1984г., стр.106.

М.В. Урнов, Д.М. Урнов. Шекспир. Движение во времени. – М., 1968г. стр.73

Шекспир В. Комедии, хроники, трагедии т.1 Пер. с анг./сост. Д Уронова – М., 1989г., стр.30

Шекспир В. Избранное /Сост. Авт.статей и комент. А Аникст – М., 1984г., стр.111

И.А. Дубашинский В. Шекспир. - М., 1978г., стр.85

М.В. Урнов, Д.М. Урнов. Шекспир. Движение во времени. – М., 1968г. стр. 69.

Но об этом речь пойдет в следующих главах, где мы предпримем попытку проследить эволюцию взглядов критиков и актеров на знаменитую пьесу Шекспира. ГЛАВА II. Трагедия В. Шекспира «Гамлет» в оценке критиков 2.1. Интерпретация трагедии «Гамлет» В. Шекспира в различные культурно-исторические эпохи В разные эпохи шекспировский «Гамлет» воспринимался по-разному. Во время жизни Шекспира его...

Шекспир к драмам, которые он изображал на сцене. ВЫВОДЫ ПО ТЕОРИТИЧЕСКОЙ ЧАСТИ I ГЛАВЫ Для правильного понимания и более полного раскрытия темы «скрытая метафора «мир-сцена» как структурный элемент трагедии У. Шекспира «Гамлет» в данной работе принимаются во внимание следующие положения: 1. Учитывается не только читательское, но и зрительское восприятие трагедии «Гамлет» и...

1 Шекспир В. Комедии, хроники, трагедии, собр. в 2-х томах, т.II - М., Рипод классик, 2001, стр.235. III. Литературная полемика вокруг образа Гамлета Количество интерпретаций всей трагедии и особенно характера ее главного героя огромно. Исходной точкой для непрекращающейся и по сей день полемики, стало суждение, высказанное героями романа Гете “Годы учения Вильгельма Мейстера”, где...

Льки тих, хто схильний роздумувати про сенс життя взагалі. Твори Шекспіра ставлять гострі моральні проблеми, що мають зовсім не відвернутий характер. 2. Гамлет як «вічний герой» світової літератури 2.1 «Вічний герой» в літературі Вічні образи (світові, «загальнолюдські», «вікові» образи) – під ними маються на увазі образи мистецтва, які в сприйнятті подальшого читача або глядача загубили...

Но, в отличие от клише конъюнктурных поделок, «язык» жанровых канонов литературы прошлого вызывает радость узнавания, встречи с детством культуры. Этот «язык» включает устойчивый ансамбль пер­сонажей, носящих традиционные (часто «говорящие») имена. Уже перечень действующих лиц порождает очень конкретные ожидания, представления о типе произведения, его конфликте и характерах, развязке. Например, такие герои пьесы, как хвастун Вертолет, его дядя Простодум, богатая дворянка Чванкина и ее дочь Милена, советник из наместничества Честон и его сын Замир, явно обещают классици­стическую комедию (это «Хвастун» Я.Б. Княжнина).

Изучение систем персонажей в аспекте исторической поэтики, их знаковое™, очень яркой в некоторых жанрах (комедия дель арте, мистерия, моралите, рыцарский, пасторальный, готический романы, агиография и др.), подготавливает и к более глубокому восприятию современной литературы, изощренно и широко использующей накоп­ленное культурой богатство.

С.А. Мартьянова ПОВЕДЕНИЕ ПЕРСОНАЖА

Автор художественного произведения обращает читательское внимание не только на существо поступков, слов, переживаний, мыслей персонажа, но и на манеру совершения действий, т. е. на формы поведения. Под термином поведение персонажа понимается воплощение его внутренней жизни в совокупности внешних черт: в жестах, мимике, манере говорить, интонации, в положениях тела (позах), а также -в одежде и прическе (в этом раду - и косметика). Форма поведения -это не просто набор внешних подробностей совершения поступка, но некое единство, совокупность, целост­ность. Формы поведения придают внутреннему существу человека (установкам, мироотношению, переживаниям) отчетливость, опре­деленность, законченностьЛТак, в 3-й главе «Евгения Онегина» Пушкина особенности поведения Татьяны (ее письмо Онегину - отсутствие всякой осмотрительности, осторожности) объясняются тем, что героиня «любит без искусства», «не шутя». О Татьяне-«кня-гине» в 8-й главе «Евгения Онегина» сказано:

Она была нетороплива, Не холодна, не говорлива, Без взора наглого для всех, Без притязаний на успех.

И эта «простая», «тихая» манера себя вести воплощает равнодушие героини к «постылой жизни мишуре», к «ветоши маскарада», «блеску» светской жизни.

Термин «формы поведения» заимствован у психологов 1 . Им также активно пользуются историки и социологи. Приоритет в литературо­ведческом освоении термина принадлежит, по-видимому, Г.О. Вино­куру. Автор обстоятельного теоретического сочинения «Биография и культура», используя близкое по значению словосочетание «.стиль поведения», писал: «В стиле личная жизнь получает такое своеобразное единство и индивидуальную целостность, мимо которой не может пройти никакая философская историческая интерпретация, если она хочет быть адекватной» 2 . Из дореволюционных работ можно назвать очерк В.О. Ключевского о «Недоросле», где внимание историка сосре­доточено именно на особенностях внешнего действования героев Фонвизина 3 . Теоретически значима работа М.М. Бахтина «Автор и герой в эстетической деятельности», большая часть которой содержит рассуждения об «овнешнении» духовного облика персонажа как «за­вершении» автором своего героя. Важны также суждения Д.С. Лиха­чева об этикетности поведения героев древнерусской литературы 5 и статьи Ю.М. Лотмана о театральности поведения русских людей XVIII-XIX вв. 6 . Благодаря этим работам понятие «формы поведения» обрело свои «гражданские права» в литературоведении.

Формы поведения - одна из существенных сторон жизнедеятель­ности личности в первичной реальности. Они выражают душу человека и служат важным средством коммуникации. АФ. Лосев писал: «Тело - живой лик души. По манере говорить, по взгляду глаз, по складкам на лбу, по держанию рук и ног, по цвету кожи, по голосу не говоря уже о цельных поступках, я всегда могу узнать, что за личность передо мною» . И в художественной литературе формы поведения неизменно воссоздаются, осмысливаются и оцениваются писателями. Они явля­ются (наряду с духовным ядром, формами сознания) важнейшей гранью персонажа как целостности и входят в состав мира произведения. Об этой стороне литературного творчества не раз говорили и сами писа­тели. Н.В. Гоголь в «Авторской исповеди» признавался: «Угадывать человека я мог только тогда, когда мне представлялись самые мель­чайшие подробности его внешности» 2 . Знаменателен также совет А.П. Чехова брату Александру: «Лучше всего избегать описывать душевные состояния героев: нужно стараться, чтобы оно было понятно из действий героев» 3 . Личность героя при этом постигается более целостно: духовная сущность выступает в определенном внешнем обличье.

Формы поведения могут иметь знаковый характер. Для описания знаковых форм поведения воспользуемся классификацией Блаженного Августина, разделившего все знаки на «естественные» и «условные». По мнению средневекового мыслителя, «жесты, выражения лица, глаз, интонации голоса, отражающие состояние человека, желание-нежела­ние и т. п., составляют «естественный, общий всем народам язык», который усваивается детьми еще до того, как они научатся говорить» 4 . Например, когда человек закрывает лицо руками,- это непроизвольно выражает его отчаяние. Но среди жестово-мимических движений человека могут быть и условные знаки: формы поведения, смысловая наполненность которых-величина переменная, зависящая от дого­воренности людей между собой (отдание чести военными, пионерский галстук у членов пионерской организации и т. д.).

Можно разграничить типы знаковых форм поведения и по другому принципу. К первому типу относятся знаки-«эмблемы», знахи-«паро-ли», четко, лаконично сообщающие определенную информацию о человеке. Так, герой антиутопии Дж. Оруэлла «1984» Уинстоы замечает у Джулии «алый кушак - эмблему Молодежного антиполовего сою­за». Ко второму типу относятся формы поведения, имеющие более широкое значение,-приметы, по которым угадывается принадлежность человека к определенному социальному кругу или сословию. Такие формы поведения являются, как правило, результатом воспита­ния, волевой тренировки. Об Евгении Онегине в 1-й главе пушкин­ского романа сказано:

Легко мазурку танцевал И кланялся непринужденно.

По этим знакам в светском обществе заключили, «что он умен и очень мил». Поведенческий идеал Николеньки Иртеньева в «Юности» Л.Н. Толстого -человек comme il faut. Неудивительно, что универ­ситетские товарищи, не соответствующие такому идеалу («грязные руки с обгрызенными ногтями», «ругательства, которые они ласкатель­но обращали друг к другу», «грязная комната», «привычка Зухина беспрестанно немножко сморкаться, прижав одну ноздрю пальцем»), вызывают у Николеньки ненависть и даже презрение.

Для одного человека детали поведения другого лица могут стать явным знаком, не будучи таковым для их носителя. Прав исследова­тель, пишущий об одном из эпизодов «Трех сестер» А.П. Чехова (Ольга недовольна нарядом Наташи -розовым платьем с зеленым поясом) так: «Все будущее столкновение сестер с Натальей,-двух миров, двух культур -дано здесь сразу, в этом цветовом конфликте» 1 . Для одних людей определенный тип поведения является естественным, органи­чески усвоенным, в то время как для других он становится предметом рефлексии. Мартин Иден в одноименном романе Дж. Лондона вспо­минает, как Руфь нежно поцеловала свою мать: «В том мире, из которого он вышел, не в обычае были подобные нежности между родителями и детьми. Для него это послужило своего рода откровени­ем, доказательством той возвышенности чувств, которой достигли высшие классы». В пьесе Б. Шоу «Пигмалион» Элиза говорит Пике-рингу о подспудном воспитательном эффекте неосознаваемых «мело­чей» поведения полковника: «Ну вот то, что вы вставали, говоря со мной, что вы снимали передо мной шляпу, что вы никогда не проходили первым в дверь». Эти «мелочи» пробудили у нее «уважение к себе».

Вместе с тем теорию знаков применительно к изучению форм поведения можно использовать с известными ограничениями. Во-пер­вых, формы поведения могут вести реципиента к постижению жиз­ненных намерений, духовных стремлений, единичных, мгновенных импульсов, но могут и что-то скрывать, являясь загадкой для окружа­ющих. Так, Пьер Безухов в романе «Война и мир» ошибается, пытаясь понять «выражение холодного достоинства» на лице Наташи: «Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость» (т. 2, ч. 5, гл. XIX). Во-вторых, если поведение человека становится всецело знаковым, лишается своей естественности, непосредственности, открытости, свободы, то это свидетельствует о тщеславной зависимости человека от окружающих, излишней заботе о собственной репутации и производимом впечатле­нии. Как говорит Наташа Ростова о Долохове: «У него все назначено, а я этого не люблю» (т. 2, ч. I, гл. X).

Впрямую формы поведения запечатлеваются актерским искусством (наиболее многопланово - в драматическом театре). В литературе они осваиваются широко, но изображаются опосредованно -через «це­почку» словесных обозначений. В этом литература уступает театру и иным пластическим искусствам, а вместе с тем (здесь ее преимущество) располагает возможностью запечатлевать реакции человеческого со­знания на «внешнего человека». Понятие «формы поведения» при этом приложимо не только к персонажам, но и к лирическим героям, и к повествователям-рассказчикам. Д.С. Лихачев доказал продуктивность этого подхода, анализируя послания Ивана Грозного: «Сочинения Грозного были органической частью его поведения. Он «вел себя» в своих посланиях совершенно так же, как в жизни» 1 . Из литературы более близкого нам времени можно вспомнить пушкинского Белкина: простота, ясность речевой манеры подставного автора «Повестей Бел­кина» оказываются знаком его открытости, бесхитростности, а пате­тика, назидательность -проявлением узости личностного и литературного кругозора 2 .

В формах поведения человек явлен окружающим эстетически. Выражение внутреннего во внешнем становится формой поведения, когда поведенческие черты героя устойчивы, соотнесены с духовным ядром личности и обладают характерностью. В этом смысле они не просто являются компонентами «содержательной формы» произведе­ния, одним из аспектов уровня предметной изобразительности, но впрямую становятся объектом истолкования и оценки. Формы пове­дения для писателя, таким образом,- не только средство раскрытия внутреннего мира персонажей, но и предмет постижения, оценки человеческой реальности. Они органически, глубинно связаны с по­веденческими установками и ценностными ориентациями: с тем, как хочет подать и подает себя человек окружающим, каким он себя ощущает и как строит свой облик. Проблематика форм поведения становится особенно острой и актуальной в посттрадиционалистское время, когда у человека появляется возможность свободного выбора типа действования. При этом формы поведения весьма разнородны: они продиктованы традицией, обычаем, ритуалом или, напротив, обнаруживают черты именно данного человека и его свободную ини­циативу в сфере интонирования и жестикуляции. Люди, далее, могут вести себя непринужденно, ощущая себя внутренне свободными, но могут усилием воли и рассудка, нарочито и искусственно демонстри­ровать словами и движениями нечто одно, затаив в душе что-то совсем иное: человек либо доверчиво открывает себя тем, кто в данный момент находится рядом, либо сдерживает и контролирует выражение своих импульсов и чувств. В поведении обнаруживаются игровая легкость, нередко сопряженная с веселостью и смехом, или, наоборот, сосредо­точенная серьезность и озабоченность. В одних случаях поведение внешне эффектно и броско (наподобие того, что являют собой «ук­рупненные» движения и интонации актеров на сцене), в других - непритязательно и буднично. Характер движений, жестов, интонаций во многом зависит и от коммуникативной установки человека: от его намерения и привычки монологично поучать других (позиция пропо­ведника и оратора), либо всецело полагаться на чей-то авторитет (позиция послушного ученика), либо, наконец, собеседовать с теми, кто вокруг, на началах равенства. Внимание читателя и литературоведа к формам поведения персонажей оказывается особенно важным, когда сами персонажи сосредоточены на своем внешнем облике, на произ­водимом ими впечатлении и на собственной репутации. Зачастую именно формы поведения становятся для героя важным средством достижения определенной цели или средством маскировки низменной сущности. В частности, об Евгении Онегине в романе говорится: «Как рано мог он лицемерить...» У Печорина отмечается кокетство: в разговоре с княжной Мери герой то принимает «глубоко трогательный вид», то иронически шутит, то произносит эффектный монолог о своей готовности любить весь мир и роковой непонятости людьми, о своем одиночестве и страданиях (можно указать и на толстую солдатскую шинель Грушницкого, которую герой носит «гордо», на его манеру говорить «скоро и вычурно»; на «академические позы» отдыхающих на водах франтов). В «Мертвых душах» автор сообщает, что ему нечего сказать о характере губернских дам, настолько они поглощены внеш­ней светскостью: «...что до того, как вести себя, соблюсти тон, под­держать этикет, множество приличий самых тонких, а особенно наблюсти моду в самых последних мелочах, то в этом они опередили даже дам петербургских и московских». Чиновник Иван Антонович («кувшинное рыло») артистически тонко вымогает взятку с помощью «говорящих» жестов и мимических движений: сначала «искоса огля­дел», потом «сделал вид, что ничего не слышит», потом ответил «сурово». Услышав же намек на взятку, Иван Антонович заговорил «поласковее», получив бумажку, «накрыл тотчас же ее книгою». Немного позднее Иван Антонович, «учтиво поклонившись», «потихонь­ку» попросил еще.

Формы поведения литературного персонажа следует отличать от единичных компонентов его наружности, речевого и жестово-мими-ческого действования (портретные описания, описания костюма).

Портретные характеристики, как правило, однократны и исчерпы­вающи: при первом появлении персонажа на страницах произведения описывается его наружность, чтобы к ней можно было уже не возвра­щаться. Поведенческие же характеристики чаще всего рассредоточены в тексте, многократны и вариативны, ибо констатируют в изображае­мом человеке то, что в нем неизбывно динамично и связано с внутренними и внешними переменами. Традиционно это называют динамикой портрета, но по сути речь идет о формах поведения. Во время первого разговора с Пьером о предстоящем отъезде на войну лицо молодого Болконского дрожит «нервическим оживлением каж­дого мускула». При встрече с князем Андреем через несколько лет Пьера поражает его «потухший взгляд». Совсем иначе выглядит Бол­конский в пору увлечения Наташей Ростовой. А во время разговора с Пьером накануне Бородинского сражения на его лице - «неприятное» выражение, отвечает Болконский «злобно-насмешливо». Во время встречи с Наташей тяжело раненный князь Андрей, «прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами»; позже автор описывает светящиеся «ей навстречу» глаза и, наконец,- «холодный, строгий взгляд» перед смертью.

Формы поведения нередко выдвигаются на авансцену произведе­ния, предстают как источник серьезных конфликтов. Так, в шекспи­ровском «Короле Лире» молчаливость Корделии, «отсутствие умильности во взоре и льстивости в устах» на фоне красноречивых декламаций Гонерильи и Реганы о безграничной любви к отцу приво­дят в ярость старого Лира, что и послужило завязкой трагедии. «Маленький», непритязательный, не умеющий «подать себя» Акакий Акакиевич из «Шинели» Н.В. Гоголя подвергается насмешкам со стороны сослуживцев; позднее генерал («значительное лицо») загово­рил с Башмачкиным «голосом отрывистым и твердым» и прогнал его, заметив «смиренный вид», «старенький» вицмундир своего посетителя. Поводом для антипатии Неточкй Незвановой к Петру Александровичу («Неточка Незванова» Ф.М. Достоевкого) послужило детское воспо­минание о том, как хозяин дома, отправляясь к жене, «будто переде­лывает свое лицо»: «Вдруг, едва только он успел заглянуть в зеркало, лицо его совсем изменилось. Улыбка исчезла как по приказу, и на место ее какое-то горькое чувство... искривило его губы, какая-то судорожная боль нагнала морщины на лоб его и сдавила ему брови. Взгляд мрачно спрятался под очки,- словом, он в один миг, как будто по команде, стал совсем другим человеком... Посмотревшись с минуту в зеркало, он понурил голову, сгорбился, как обыкновенно являлся перед Александрой Михайловной, и на цыпочках пошел в ее кабинет». А в финале повести мы узнаем, что причиной столь сурового обхож­дения Петра Александровича со своей женой было своеобразное «тиранство», стремление «удержать над ней первенство», доказать собственную безгрешность.

Конфликтные ситуации, причиной которых стали формы поведе­ния, легли в основу и ряда комедийных произведений, где выявляется преувеличенная сосредоточенность на внешних сторонах жизни. Тар­тюф в одноименной комедии Мольера, сумевший принять «благоче­стивый вид» и разводящий «цветистые рацеи», грубо обманывает доверчивых Оргона и его мать. В основе сюжета другой комедии Мольера - «Мещанин во дворянстве» -претензии самовлюбленного и невежественного Журдена, его стремление во что бы то ни стало овладеть искусством светского обхождения. По особенностям поступ­ков Хлестакова в комедии Гоголя «Ревизор» Бобчинский и Добнинский заключили, что перед ними - важный столичный чиновник: «Недур­ной наружности, в партикулярном платье, ходит этак по комнате, и в лице этакое рассуждение... физиономия... поступки», а далее - «и денег не платит и не едет. Кому же б быть, как не ему?» Гротескно-преувеличенные представления чиновников об образе жизни и пове­дении «столичной штучки» помогли легкомысленному Хлестакову одурачить городничего и его подчиненных.

В литературе изображается не только поведение отдельного лица, но и поведение больших групп людей - участников церемоний, ри­туалов и т. п. Так, в романе Стендаля «Красное и черное» (гл. XVIII) описывается движение почетного караула короля и восхищение про­винциалов «блестящими мундирами» его участников. А позднее, от­правившись за королем в часовню, главный герой романа - Жюльен Сорель - замечает хорошеньких девушек из знатных семей, которые, склонив колена, восторженно наблюдали за епископом. Сцена произ­вела глубокое впечатление на Жюльена: «Это зрелище лишило нашего героя последних остатков разума. В этот миг он, пожалуй, ринулся бы в бой за инквизицию, и ото всей души».

Таким образом, формы поведения - это существенный и один из наиболее древних аспектов изображения персонажа. Ведь жизненная позиция, психологические особенности, формы сознания в их полноте стали осваиваться литературой значительно позднее. Путем анализа форм поведения мы получаем возможность уяснить причастность произведения той или иной традиции в истории культуры, что в конечном итоге обогащает нашу «историческую память» знаниями о своем прошлом. В частности, в статье Ю.М. Лотмана о «Ревизоре» поведение Хлестакова соотнесено с традициями допетровской и по­слепетровской эпохи, выявлена конфликтность встречи старой и молодой культуры. Все это позволило вести речь о «хлестаковщине» как явлении, имевшем глубокие культурно-исторические корни 1 .

Перспективу изучения форм поведения естественно усмотреть в создании типологии личности, преломленной художественным твор­чеством. В качестве примера напомним суждения М.М. Бахтина об авантюрном человеке, тип которого столь значим в литературе разных стран и народов 2 ; А.И. Журавлевой о «герое во фраке», сыгравшем значительную роль в истории русской литературы: «Все стремится с ним соотнестись, хотя и с разным отношением к этому образцу» 3 . Сошлемся также на статью И.Л. Альми о поведенческой структуре «импровизаторского типа личности», сходной у таких, казалось бы, различных героев, как пушкинские Самозванец, Дон Гуан и гоголев­ский Хлестаков: «...мгновенность перевоплощений, многоликость, гра­ничащая с безличием, легкость, отзывающаяся легкомыслием, беспринципность и детская непосредственность, привлекательность натуры и несомненная преступность действий в общем итоге» 4 . В этом случае кажется целесообразным воспользоваться понятием «литера­турная роль». Это совокупность устойчивых внешних примет персо­нажа, говоря словами Л.Я. Гинзбург, «облеченного определенной стилистикой», жанровой или направленческой (резонер классицизма, романтический герой 5). Понятие литературной роли родственно кате­гории амплуа в театральном творчестве.

Общество и словесное искусство, в частности, располагают опре­деленным репертуаром форм поведения. Литературоведу и читателю-непрофессионалу необходимы знания о культурном фоне, культурном контексте, формирующих язык поведения той или иной эпохи.

Литература неизменно запечатлевает культурно-историческую спе­цифику форм поведения. На ранних этапах словесности, а также в литературах средневековья, изображалось преимущественно предна­чертанное обычаем ритуальное поведение. Оно, как отмечает Д.С. Лиха­чев, говоря о древнерусской литературе, отвечало определенному этикету, в текстах преломлялись главным образом представления о том, «как должно было вести себя действующее лицо сообразно своему положению» -в соответствии с некой традиционной нормой 6 . Обративпшсь к «Чтению о житии и о погублении Бориса и Глеба», ученый показывает, что герои ведут себя как «издавна наученные» и «благо­воспитанные».

Нечто аналогичное -в эпосе древности, сказках, рыцарских ро­манах. Даже та область человеческого бытия, которую мы ныне именуем частной жизнью, представала как строго ритуализированная. Вот с какими словами обращается в «Илиаде» Гекуба к своему сыну Гектору, ненадолго покинувшему поля сражений и пришедшему в родной дом:

«Что ты, о сын мой, приходишь, оставив свирепую битву? Верно, жестоко теснят ненавистные мужи ахейцы, Ратуя близко стены? И тебя устремило к нам сердце: Хочешь ты, с замка троянского, руки воздеть к Олимпийцу? Но помедли, мой Гектор, вина я вынесу чащу Зевсу отцу возлиять и другим божествам вековечным...»

(Песнь VI . Пер. ЕЖ Гнедича)

И в том же тоне Гектор ответствует, почему он не дерзнет возлиять Зевсу вино «неомытой рукой».

Вместе с тем в агиографической литературе средневековья воссоз­давалось поведение «безвидное». В «Житии преподобного Феодосия Печерского» рассказывается, как святой в детстве, несмотря на мате­ринские запреты и даже побои, «сторонился сверстников, носил ветхую одежду, работал в поле вместе со смердами». Став монахом, Феодосии «незаметно молол выделенные каждому для помола меры зерна». У преподобного Димитрия («Житие и духовные подвиги преподобного отца нашего Димитрия, вологодского чудотворца»), обладавшего кра­сивым лицом, «был... обычай не только за разговором, но и на улице всегда прикрывать свое лицо куколем». Земледелец, приехавший уви­деть «святого мужа Сергия» («Житие преподобного и богоносного отца нашего, игумена Сергия, чудотворца»), не узнал его в нищем работ­нике: «На том, кого вы указали, ничего не вижу-ни чести, ни величия, ни славы, ни одежд красивых, дорогих <...> ни слуг поспеш­ных <...> но все рваное, все нищее, все сирое». А впоследствии рассказывается, как преподобный Сергий отказался принять дорогие подарки от митрополита, отказался от епископства.

Святые и авторы агиографических текстов о них опираются на евангельский образ Христа («невзрачный», «презренный»), апостоль­ские послания и святоотеческую литературу. По мысли одного из апологетов, «добродетель, чтобы не иметь с пороком ничего общего, отказывается от внешней красивости. Порок же всячески старается усиливать эту форму маскировки» 1 . А «громкий голос, грубая речь, строптивый с горечью ответ, гордая и подвижная походка, неудержимая говорливость» выступают в «Добротолюбии» как приметы гордеца - антипода христианской святости.

Совсем иные поведенческие ориентации и формы доминируют в низких жанрах древности и средневековья. В комедиях, фарсах, но­веллах царит атмосфера вольных шуток и игр, перебранок и драк, абсолютной раскованности слова и жеста, которые, как показал М.М. Бахтин в книге о Ф. Рабле, вместе с тем сохраняют некоторую ритуальную обязательность, присущую традиционным массовым праз­днествам (карнавалам). Вот небольшая (и наиболее «пристойная») часть перечня «карнавальных повадок» Гаргантюа в детстве: «Вечно валялся в грязи, пачкал нос, мазал лицо», «утирал рукавом нос, сморкался в суп», «кусался, когда смеялся, смеялся, когда кусался, частенько плевал в колодец», «сам себя щекотал под мышками». К подобным мотивам «Гаргантюа и Пантагрюэля» тянутся нити в первую очередь от Аристофана, комедии которого являют «образец всенарод­ного, освобождающего, блестящего, буйного и жизнетворного смеха» 2 .

Эпоха Возрождения ознаменовалась интенсивным обогащением форм поведения как в общекультурной реальности, так и в литератур­ных произведениях. Стало гораздо большим внимание общества к «внешнему человеку»: «Возрос интерес к эстетической стороне поступ­ка вне его нравственной оценки, ибо критерий нравственности стал разнообразнее с тех пор, как индивидуализм расшатал исключитель­ность старого этического кодекса»,- отмечал А.Н. Веселовский, рас­сматривая «Декамерон» Дж. Боккаччо 3 . Наступило время интенсивного обновления, свободного выбора и самостоятельного созидания форм поведения. Эта культурно-историческая тенденция имела место и в пору Возрождения, когда был выработан этикет свободного умствен­ного собеседования 4 , и в эпоху классицизма, выдвинувшего на аван­сцену поведение моралиста-резонера, поборника и проповедника гражданских добродетелей.

В России временем радикального обновления форм поведения явился XVIII век, прошедший под знаком реформ Петра I, секуляри­зации жизни общества и поспешной европеизации страны с ее дости­жениями и издержками 5 . Знаменательна характеристика В.О. Клюневским положительных героев комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль»: «Они явились ходячими, но еще безжизненными схемами морали, которую они надевали на себя, как маску. Нужны были время, усилия и опыт, чтобы пробудить жизнь в этих пока мертвенных культурных препаратах, чтобы эта моралистическая маска успела врасти в их тусклые лица и стать их живой нравственной физиономией» 1 .

Елизавета Сопруненко

СОЗНАТЕЛЬНОЕ И БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ В ПОВЕДЕНИИ ГЕРОЕВ

Э. А. ПО И В. Ф. ОДОЕВСКОГО

Психологизм в литературе всегда вызывал интерес у исследователей. С момента

появления в художественных текстах данного приема – описания психологических причин

поступков героя – и до наших дней психология личности не является изученной до конца. О

взаимодействии сознательного и бессознательного в поведении человека писали еще

Зигмунд Фрейд и Карл Густав Юнг, но споры и гипотезы по данной теме выдвигаются до сих пор.

Первоначальное философское представление о человеке заключается в признании его разумным, или сознательным существом. Человек разумен, как и мир, в котором он обитает.

Отличительной чертой человека от других живущих с ним в одном мире существ является сознание, или мышление. В конце XIX века было высказано предположение, что человек неразумен, и разум не играет особой роли в его жизни. Из психологов первым усомнился в ценности разума для человека ученый Зигмунд Фрейд. Фрейд объяснял поступки человека через инстинкты и воспоминания из детства, то есть, бессознательное выступает в качестве основной причины тех или иных действий человека.

С критикой анализа Фрейда выступил Карл Густав Юнг, предполагая, что бессознательное вырабатывает определенные идеи, являющиеся единственной основой мировоззрения человека.

Позже теории и Фрейда и Юнга оспоривались, дополнялись, перерабатывались; и сегодня возникают новые идеи и предположения о столь сложном явлении как человеческая психология.Однако первоисточники наиболее полно и точно дают представление о сознании и его составляющих.

Нас интересует фундаментальное обращение к данному вопросу «классических»

ученых для лучшего понимания категорий сознательного и бессознательного. Владение данными по этой теме необходимо для более детального и успешного рассмотрения их в поведении героев новелл Эдгара Аллана По и Владимира Фёдоровича Одоевского.

Необходимо с самого начала отметить принадлежность обоих писателей к эпохе романтизма. Русская литература долгое время не была известна в США, однако в творчестве Одоевского и По прослеживаются схожие элементы. Это дает нам повод предположить, что данные элементы не случайны, а являются выразителями свойств литературы романтизма в произведениях авторов отличных культур.Тип ментальности писателей весьма различен, что не могло не отразиться на поведении, привычках, мыслях героев.

Нет оснований предполагать, что русский и американский авторы были знакомы, однако же в их произведениях мы видим элементы типологического сходства, что позволяет допустить схожесть направлений в американской и русской литературах, как выражение общего развития литературного процесса.

Как отмечает Черняхович (Морева) Т. Ю., «некоторые темы и черты в повестях Одоевского и повестях По объясняются интересом русского и американского романтиков к одним и тем же идеям, явлениям. Одоевского и По влекло к постижению тайн человеческой психики» . Наилучшее доказательство правоты данного высказывания кроется в самих произведениях авторов, написанных буквально одновременно.

207 Именно в эпоху романтизма возникает особый интерес к психологизму, понимаемый исследователем А. Б. Есиным как «всеобщее свойство искусства, заключающееся в воспроизведении человеческой жизни, в изображении человеческих характеров» . Более подробно рассматриваются также такие понятия как бессознательное, глубинное, иррациональное, таинственное. Романтическая личность – всегда отличная от других, отчужденная, непонятая. Герой бросает вызов всему миру, пребывает в конфликте с окружающими и нередко – с самим собой. Романтическое сознание устремляется к крайностям, но в любом случае, исходной точкой для него является неприятие «серой»

современности.

Внутреннее развитие героя зависит от области бессознательного, низменные «инстинкты» определяют его характер. Именно такой герой интересовал В. Одоевского в его «таинственных» повестях и Э. По – в «психологических» новеллах. Герои произведений По и Одоевского, пребывая в неразрешимом конфликте с собственным «я», пытаются охарактеризовать и понять действительность. Обращая особое внимание на такое внутреннее движение, колебание в душах героев, авторы раскрывают многогранные, но слишком зацикленные на своих душевных проблемах личности.

Новелла По «Падение дома Ашеров» дает обширный материал для изучения сознательных и бессознательных действий в поведении героев. Автор создает образ человека нездоровой впечатлительности, нестойкого духовного склада и изощренного интеллекта.

Нездоровая заинтересованность в себе и своих внутренних переживаниях, одновременно и сознательный и бессознательный отказ от жизни в обществе привели представителей семьи Ашеров к гибели.

В поведении Родерика Ашера было нечто «сбивчивое», он слишком встревожен. Его тревожность на подсознательном уровне оказалась настолько сильна, что перешла на новый уровень – уровень сознания. Примечателен момент чтения книги Каннинга «Безумная печаль», когда действие в романе в искаженном виде переносится в реальность.

Бессознательным желанием избавиться от своей болезни, освободиться от греха, стало захоронение заживо родной сестры – двойника Ашера. Таким образом, можно отметить наличие мотива двойничества, который ещё более полно выражен в новелле По «Вильям Вильсон».

Здесь степень раздвоения в психике человека настолько высока и очевидна, что в одном характере не могут уместиться два сознания. Каждое сознание требует для себя физического существования, потому можно говорить о двух героях, наделенных одинаковыми внешними данными, именами и схожими чертами характера.

Вильям Вильсон, главный герой одноименной новеллы, так же, как и Родерик Ашер, предрасположен к расстройствам психики. Об этом говорит он сам, начиная повествование о происходивших с ним несчастьях: «Я принадлежу к роду, который во все времена отличался пылкостью нрава и силой воображения» . На этом основании можно предположить, что при написании психологических новелл (не только «Падение дома Ашеров» и «Вильям Вильсон», но и «Морелла», «Лигейя», «Черный кот» и т.д.) Эдгар По руководствовался определенной схемой при создании персонажей. Все они высокообразованны, наделены талантами, но при этом страдают от различных видов умственных и нервных расстройств, в данных обоих случаях – наследственных.

Мотив двойничества ярко представлен и в «таинственной» повести В. Ф. Одоевского «Орлахская крестьянка». Примечательно, что написана повесть в 1838 году. Примерно в это же время (в 1839 году) впервые опубликована новелла По «Вильям Вильсон».

208 С первых страниц и на протяжении всего произведения можно увидеть отсылки к двойственности человеческой натуры. Не всегда мы управляем сознанием, порой первенство управления достается бессознательному. О нем говорит граф Валкирин: «… в вас просит далекое внутреннее чувство, которое вам самим непонятно» и предлагает «прислушиваться» к «тем» голосам, вероятно, намекая на интуицию.

Другой «таинственной» повестью является «Сильфида». Основной идеей данной повести является мысль о вероятности соединения подсознательного и осознаваемого, которое возможно при условии того, что человек справится со своими инстинктами и «услышит» свой разум. Как утверждает исследователь Назиров Р.Г., это произведение – «образцовая русская повесть о высоком безумии, о романтическом бегстве в болезнь от пошлости этого мира» .

Перед нами предстает герой, постепенно сходящий с ума, но при этом его сумасшествие не нарушает целостность сознания, а, наоборот, возвышает его.

Неадекватность героя есть состояние, которое является следствием общения с духом, а именно – духом воздушной стихии Сильфидой. Михаил Платонович полностью отдался жажде познания, забыв о своих инстинктах, но такая однонаправленность может привести к истинному безумию. Истинной же реализацией всех начал человека – и творческих, и физических – может стать только синтез инстинктов и разума.

Проанализировав произведения По и Одоевского, мы можем говорить о том, что все рассмотренные нами персонажи больше опираются на бессознательное поведение, осознанность же в поведении героев развита слабо. Проявляется сознательное в четких, обдуманных действиях героев (шулерство героя в новелле «Вильям Вильсон», сознательный отъезд героя «Сильфиды» из города в деревню и т.д.).

Несмотря на отсутствие контактов между авторами, в их творчестве и манере письма обнаруживаются схожие тенденции. Все четыре текста создавались примерно в одно время (1830-ые годы), и повышенный интерес к человеческой психике, рационализм, попытка описания и осмысления происходящих в сознании человека процессов, над которым довлеют психическое заболевание или духи, очевиден.

Четыре рассмотренных произведения, кроме повышенного интереса к бессознательному, имеют общий мотив – мотив тайны. В человеческой психике сокрыто невероятное количество тайн, пока еще не раскрытых и не объясненных наукой, и писателиромантики пытаются раскрыть таинственное по-своему.

Таким образом, можно говорить об общих закономерностях литературного процесса в американском и русском романтизме.

Список использованной литературы

1. Есин А. Б. Психологизм русской классической литературы: Кн. для учителя / Есин А. Б.

– М.: Просвещение, 1988. – 176 с.

2. Маттисен Ф. О. Эдгар Аллан По / Маттисен Ф. О. // Литературная история Соединенных

Штатов Америки / Под ред. Спиллера Р., Торпа У., Джонсона Т. Н., Кэнби Г. С. – М.:

Прогресс, 1977. – Т. 1. – С. 383–413.

3. Назиров Р. Г. Чехов против романтической традиции (К истории одного сюжета)/ Назиров Р. Г. // Назиров Р. Г. Русская классическая литература: сравнительно-исторический подход. Исследования разных лет: Сборник статей. – Уфа: РИО БашГУ, 2005. – С. 43–44.

209 Одоевский В.Ф. Город без имени: Повести / Примеч. Сахарова В. И. / Одоевский В. Ф. – М.: Сов. Россия, 1987. – 288 с.

5. По Э. А. Рассказы / По Э. А. – М.: Художественная литература, 1980. – 352 с.

6. Фрейд З. Психология бессознательного: Сб. произведений / Сост., науч. ред., авт. вступ.

ст. Ярошевский М.Г. / Фрейд З. – М.: Просвещение, 1990. – 448 с.

7. Черняхович Т. Ю. В. Ф. Одоевский и Э.А. По (Проблема психологизма) / Черняхович Т. Ю. // Психологизм в мировой литературе: Научное пособие / Отв. ред.

Н. М. Раковская. – Одесса: Астропринт, 2001. – С. 29 – 38.

8. Юнг К.Г. Очерки по психологии бессознательного / Юнг К. Г. – К.: Когито-центр, 2006.

–  –  –

ПОЕТИКА НАЗВИ «НЕВЕЛИЧКОЇ ДРАМИ» ВАЛЕР’ЯНА

Одним із найперспективніших бачиться з’ясування екзистенціaлістськoї моделі буття, що обумовлює вивчення філософської основи романістики, зокрема філософії екзистенціалізму.

Як слушно зазначає С. Павличко, література завжди мала філософський підтекст, проте в XX столітті, в епоху небувалих історичних і суспільних катаклізмів і краху світових філософських систем, філософування стало її домінантою.

Твoрчість Вaлер"яна Підмoгильного відзначалася філософською глибиною, зображенням психологічно-рельєфних характерів. Для того, щоб правильно зрозуміти поетику назви твору, важливо зрозуміти насамперед філософію автора. Філософічність - характерна властивість інтелектуальної прози письменника. Недаремно на сторінках більшості його творів згадуються імена мислителів: Арістoтеля, Гегеля, Eпікурa, С. К’єркегора, Лао-Цзи, Ф.Ніцше, Платона, Руссо, Сократа, Г. Сковороди, А. Шопенгауера та ін. На філософські аспекти творів В. Підмогильного вказували такі літературознавці, як І Михайленко, Г. Костюк, Ю. Шерех, М. Тарнавський, В. Мельник, В. Шевчук, Р. Мовчан, Л. Коломієць, О. Гриценко, А. Матющенко та ін.

Мета роботи: розкрити суть назви «Невеличкої драми». Завданням є: дослідити і систематизувати матеріали про твір; визначити, що таке поетика назви; розібрати типи заголовків; розкрити суть назви роману В. Підмогильного.

Об’єкт дослідження: «Невеличка драма» В. Підмогильного. Предмет дослідження:

поетика назви. Методологію роботи складають праці С. Павличко, В. Мельника, В. Шевчука, Л. Чернець, Ю. Шереха, М. Пірена, Ц. Тодорова, З. Блисковського, М. Пащенка.

Проблема: Заголовок роману «Невеличка драма» досить неоднозначний. Потрібно знайти вірне тлумачення. Жанрова форма роману зумовлює певну особливість, яка і розглядається у роботі.

Наукова новизна роботи: Виявлені нами у творі і проаналізовані проблеми розкривають панорамність і глибину роману В. Підмогильного «Невеличка драма», допомагають усвідомити масштабність авторського задуму.